«Железная леди» русского искусства. Борис Ротенберг — сын Ирины Антоновой
Президент Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, лауреат Государственной премии РФ, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», заслуженный деятель искусств России, действительный член Российской академии художеств, академик Российской академии образования, почетный доктор Российского государственного гуманитарного университета
Легендарный искусствовед Ирина Александровна Антонова прошла путь от рядовой сотрудницы до директора Пушкинского музея. Своей всемирной известностью и славой Пушкинский музей во многом обязан именно ей.
Родилась 20 марта 1922 года в Москве. Отец - Антонов Александр Александрович. Мать - Антонова Ида Михайловна. Супруг - Ротенберг Евсей Иосифович (1920–2011), известный искусствовед, доктор наук, работал в Институте истории искусствознания заведующим сектором. Сын - Борис (1954 г. рожд.).
Ирина росла в семье, где все любили искусство, музыку, литературу, театр. Мать окончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, но не смогла реализовать себя профессионально - помешала Гражданская война. Отец родом из Петербурга, был активным участником революции, членом партии с дореволюционным стажем, работал электриком на корабле. Жизнь его сложилась так, что он нашел себя в другом деле: стал специалистом по стеклу, а позже - директором Института экспериментального стекла. При этом очень любил театр и в молодые годы даже играл в спектакле «На дне» М. Горького в том самом театре, в труппе которого состоял впоследствии ставший знаменитым актер Скоробогатов. Очень любил посещать с дочерью театр, оперу, балет.
В 1929 году отца направили на работу в Германию. Ирина с родителями прожила там до 1933 года, освоила немецкий язык. Сразу после прихода к власти нацистов семья Антоновых вернулась в СССР.
В школе Ирина училась хорошо. Она хотела поступать на механико-математический факультет МГУ, но любовь к искусству оказалась сильнее, и И. Антонова стала студенткой ИФЛИ. Этот вуз просуществовал всего семь лет, однако немало выдающихся людей искусства вышли из его стен. С началом войны вуз закрыли, а факультеты присоединили к МГУ. Так, проучившись в ИФЛИ год, Ирина стала студенткой университета. Во время войны она прошла курсы медсестер, работала в госпитале. В 1945 году окончила университет и была приглашена на работу в Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Тогда при нем была аспирантура, в которой Ирина училась. Областью ее научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.
В 1961 году она была старшим научным сотрудником, когда ей был предложен пост директора музея. В 1961–2013 годах И.А. Антонова - директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, одного из крупнейших и авторитетнейших музеев России и мира. С 10 июля 2013 года - президент ГМИИ имени А. С. Пушкина.
«Золотыми» годами музея И.А. Антонова считает вторую половину 1960-х годов. По новаторским замыслам работы музея можно сравнить с театром на Таганке тех лет. Так, в 1966 году, несмотря на возражения тогдашнего министра культуры Е. Фурцевой, в музее прошла выставка А.Г. Тышлера. Позже была проведена выставка работ А. Матисса. В стенах музея исполнялись музыкальные произведения, появление которых трудно было представить в те годы даже в консерватории: Стравинский, Шнитке, «Всенощная» Рахманинова.
В 1974 году под руководством И.А. Антоновой проведена коренная реорганизация экспозиции музея. Было впервые широко представлено искусство импрессионистов и мастеров начала ХХ века. С этого времени в музее организуются «смешанные» выставки. Например, выставка портретов, где соседствовали работы Ренуара и Серова, или же портреты одного и того же человека, выполненные русским и зарубежным художниками. Это позволяло посетителям сравнить, как отечественные мастера выглядят в контексте мировой художественной культуры. Эти выставки производили огромное впечатление на публику.
В 1981 году в музее состоялась большая выставка «Москва - Париж». Сначала она проходила в Центре Помпиду в Париже, потом - в ГМИИ. Это была одна из самых авангардных художественных выставок XX столетия. Показывались работы Малевича, Кандинского, Филонова... Ее посетили тысячи людей. В 1990-х годах была проведена уникальная выставка «Москва - Берлин. Тоталитарное искусство» - русское и немецкое, на которой было представлено даже то, что боялись показать немцы. Выставка явилась прорывом из изоляционизма...
В конце 1980-х годов по инициативе И.А. Антоновой была разработана государственная программа развития музея. В рамках программы в 1995 году в ГМИИ был открыт Музей личных коллекций.
С тех пор собрано уже более сорока коллекций.
В 1996 году Ирина Антонова явилась инициатором открытия Учебного художественного музея имени И.В. Цветаева, который развернут в здании Российского государственного гуманитарного университета. Этот отдел ГМИИ имени А.С. Пушкина создавался на материале музейных коллекций слепков скульптуры Древнего мира, Средневековья и Возрождения.
В 1998 году в основном здании музея был открыт новый зал - Зал истории музея, экспозиция которого знакомит с важнейшими вехами создания музейных коллекций. Экспозиция показывает, как учебный музей слепков постепенно превращался в настоящую сокровищницу мирового искусства.
В том же году И.А. Антоновой был создан еще один отдел музея - Мемориальная квартира Святослава Рихтера.
В 2005 году открыта Галерея искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков.
В 2006 году в реконструированном особняке начала XIX века открыт Центр эстетического воспитания детей.
В 1998 году музей отметил 100-летие со дня основания. До сих пор датой открытия музея считался 1912 год. Однако днем рождения музея решено было сделать дату его закладки, которая состоялась в 1898 году.
Столетие закладки музея отмечалось в помещении Большого театра. Это стало событием культурной жизни современной России. В нем приняли участие Майя Плисецкая, Юрий Башмет, многие другие выдающиеся деятели культуры и искусства.
В 2005 году отдел личных коллекций музея переехал в отдельный реконструированный особняк.
В 2006 году коллекция музейной живописи была поделена на две части.
В здании музея по адресу Волхонка, 14 возникает Галерея искусства XIX–XX веков, а в основном здании музея остаются картины старых мастеров. Это позволило вывести из запасников в постоянную экспозицию множество прекрасных произведений искусства.
В том же 2006 году в Москве (Колымажный переулок, 6, стр.2) был отреставрирован и введен в эксплуатацию особняк начала XIX века, где открылся «Мусейон» - Музейный центр по эстетическому воспитанию детей и юношества.
Ирина Антонова является инициатором и организатором нового строительства, реставрации и реконструкции всего комплекса зданий и территорий, входящих в ГМИИ им. А.С. Пушкина.
На протяжении пяти десятилетий Ирина Александровна выступает вдохновителем и организатором крупнейших международных выставок, в том числе «Москва - Париж», «Москва - Берлин», «Россия - Италия», «Модильяни», «Футуризм» и множества других.
С 1967 года по решению Ирины Антоновой в ГМИИ имени А.С. Пушкина ежегодно проводятся так называемые «Випперовские чтения» памяти научного руководителя музея профессора Б.Р. Виппера. Их особенность - комплексное рассмотрение проблем искусства и культуры на основе материалов самых значительных выставок музея.
Заметное достижение в работе музея - организация музыкального фестиваля «Декабрьские вечера», проводимого ежегодно с 1981 года.
Целая серия интересных программ была задумана еще совместно со Святославом Рихтером. Великий маэстро неоднократно принимал в них участие, так же как И. Архипова, Е. Нестеренко, Е. Кисин. Неизменными участниками «вечеров» были Г. Кремер, М. Плетнёв, О. Каган, В. Третьяков, Н. Гутман, Ю. Башмет, Э. Вирсаладзе. С 1998 года они носят название «Декабрьские вечера Святослава Рихтера».
С начала 1960-х годов Ирина АлександровнаАнтонова участвует в работе Международного совета музеев при ЮНЕСКО (более десятка лет - вице-президент, а с 1992 года - почетный член).
На протяжении многих лет она ведет преподавательскую работу (искусствоведческое отделение МГУ, Институт кинематографии, аудитория ГМИИ имени А.С. Пушкина, Институт восточных языков в Париже и т.д.). Всю свою творческую жизнь она успешно занимается популяризацией ГМИИ имени А.С. Пушкина: является автором каталожных и альбомных статей, сценариев научно-популярных фильмов, телевизионных передач (более 130).
Занимаясь активной общественной деятельностью, И.А. Антонова вносит значительный вклад в развитие культурных связей с зарубежными странами. В течение 6 лет она являлась президентом Международного комитета по воспитательной работе.
Будучи членом Международного совета музеев, в течение 12 лет избиралась вице-президентом ИКОМ. С 1992 года она - почетный член этой авторитетной международной организации. Постоянный член жюри независимой премии «Триумф».
И.А. Антонова - заслуженный деятель искусств России, академик Российской академии образования, действительный член Российской академии художеств, почетный доктор Российского государственного гуманитарного университета, член-корреспондент Академии Сан-Фернандо в Мадриде (Испания).
Она - лауреат Государственной премии Российской Федерации (1995), премии имени Дмитрия Шостаковича, премии «Триумф» в номинации «Гуманитарные науки», премии Владимира Высоцкого «Своя колея», Европейской премии в номинации «Современное искусство», премии «Либерти-2009» (США) за выдающийся вклад в развитие культурных связей между Россией и США, премии Людвига Нобеля.
Награждена орденами «За заслуги перед Отечеством» I, II, III и IV степени, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Императорским орденом Святой великомученицы Анастасии, французскими наградами: орденом Почётного легиона и орденом Командора искусства и литературы, итальянским орденом «За заслуги перед Итальянской Республикой».
Ирина Антонова свободно владеет немецким, французским и итальянским языками. Она очень любит театр, балет, музыку. Особенно выделяет Шопена, Вагнера, Шостаковича. Любимое занятие с детства - чтение книг (классических и современных). Любит и стихи, и прозу.
Среди ее пристрастий - вождение автомобиля, которым она управляет с 1964 года. Как говорит Ирина Александровна, «не мой дом, а моя машина - моя крепость», подразумевая, что машина - это замкнутое пространство, в котором можно отдохнуть наедине с самой собой, подумать, помечтать во время дороги, что очень важно для человека, работа которого связана с постоянным общением с большим количеством людей.
#ЮБИЛЕЙ КОРОЛЕВЫ
/ О ВОЗРАСТЕ ДАМ ГОВОРИТЬ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ. НО ЭТО ОСОБЫЙ, МОЖНО СКАЗАТЬ, ЕДИНСТВЕННЫЙ СЛУЧАЙ, КОГДА, КАК ГОВОРЯТ ФРАНЦУЗЫ, «СHAPEAU BAS». ШАПКИ ДОЛОЙ! ИРИНЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ АНТОНОВОЙ – ПРЕЗИДЕНТУ ГМИИ ИМ. А. С. ПУШКИНА – ЭТОЙ ВЕСНОЙ ИСПОЛНЯЕТСЯ 95 ЛЕТ /
Текст CЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
фото ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ / Коммерсантъ, АНТОН ТУШИН / ТАСС
Много раз замечал: если начинается эра юбилеев, то конца им не видно. Кажется, только недавно праздновали 90-летие Ирины Александровны Антоновой и столетие Пушкинского музея. А вон прошло пять лет, и новый юбилей грядет в марте.
Девяносто пять – это какая-то непредставимая и величественная цифра, перед которой хочется снять шляпу и молча стоять с непокрытой головой на мартовском ветру. Собственно, все так и делают, как только на горизонте появляется Ирина Александровна.
Перестав быть директором ГМИИ им. А. С. Пушкина, она осталась одной из самых важных фигур нашего культурного ландшафта. Ей удалось не только сохранить свой кабинет по соседству от Итальянского дворика, но и отстоять право продолжать делать то, чем она занимается всю жизнь, – новые выставки, сложносочиненные художественные проекты, присутствие в высшей музейной лиге, попасть в которую можно, только имея за плечами бесспорные заслуги и огромный директорский опыт.
Я всегда восхищался, с каким профессиональным бесстрашием она обращается с микрофоном, как легко находит убедительный тон, как умеет точно формулировать, не оставляя камня на камне от аргументов своих противников. Знаю, что до сих пор сама водит машину. И однажды стал свидетелем, как ее возил на мотоцикле вокруг Пушкинского музея знатный байкер, актер Джереми Айронс. На вполне, впрочем, умеренной скорости, но ведь отважилась. Села, поправила юбку, обняла британца за широкие плечи и проехалась с ветерком! Только фотографы успевали отщелкивать исторические кадры. Она была первой, кто пустил моду в музейные палаты. До нее в России это не делал никто, полагая, что мода и искусство – понятия несовместимые. Успех великолепных выставочных проектов Роберто Капуччи, Диора, Шанель, за которые она и получила премию имени Олега Янковского фестиваля «Черешневый Лес», убедительно развенчал аргументы ее оппонентов.
При всей своей респектабельной седине и строгих английских костюмах с брошкой на лацкане Ирина Александровна, конечно, – дама лихая. Она любит скорость, не боится резких жестов и неожиданных поворотов. Не слишком церемонится там, где можно без этого обойтись. Когда лет десять назад я первый раз переступил порог ее кабинета, то удивился, как мало в нем женского уюта, каких-то милых мелочей, по которым можно было бы судить о личности и семейной жизни владелицы. Никаких портретов с автографами в рамках, никакого красного дерева и антиквариата, уместного в музейных покоях. Все очень строго, без лишних сантиментов. Только старинный гобелен XVII века на стене чуть смягчал казенную атмосферу, да стопки книг по искусству, громоздившиеся на столах, напоминали о том, что это кабинет директора одного из самых прославленных музеев страны.
Музею нужны деньги. Только что сорвался отличный проект, посвященный искусству ар-деко, который можно было легко привезти из Англии. Ничего подобного в Москве никогда не выставлялось, но денег у Минкульта нет, у ГМИИ тем более. Скоро все экспонаты разбредутся по другим музеям и частным коллекциям, и больше их не собрать. Было понятно, что Ирина Александровна внутренне уже простилась с этой выставкой, но при этом я видел, как руки ее продолжали тянуться к каталогу. Как она его трогала, поглаживала, как будто была не в силах признать свое поражение. До последнего она продолжала надеяться, что вдруг ей в голову придет какая-нибудь гениальная идея или само собой возникнет чье-то спасительное имя. «И надо всего каких-то двести тысяч фунтов», – вздыхала она, то отодвигая каталог, то придвигая его к себе.
Но у меня не было ни двухсот тысяч фунтов, ни мысли, откуда
их можно взять, поэтому мои шансы заинтересовать Ирину
Александровну были равны нулю. Она из породы женщин,
чьи желания должны выполняться сразу при первом же намеке. Никакие проволочки и жалкие объяснения не
принимаются. В такие моменты ее глаза приобретают стальной оттенок,
а голос становится бесцветно-любезным, как в автоответчике. Только один раз за время нашей беседы он потеплел.
Это когда я спросил, какой у нее любимый город.
– Венеция, – ответила она мгновенно.
И тут же вспомнила, как однажды утром в несезон оказалась
на площади Сан-Марко и удивилась, что ее преследует звук
чьих-то каблуков, а потом только сообразила, что это ее собственные каблуки. И что на Сан-Марко она совсем одна.
– Такого не бывает! – воскликнул я.
– Со мной только так и бывает, – ответила она чеканной
ахматовской формулой с грустной усмешкой.
#С актером Джереми Айронсом на открытии выставки «Новый свет. Три столетия американского искусства» в ГМИИ им. А. С. Пушкина, 2007 год
В этот момент в нее легко можно было влюбиться. Что, собственно, и происходило со многими выдающимися мужчинами и женщинами, попадавшими под чары Антоновой. Тут и старенький Марк Шагал, радостно сиявший васильковыми глазами при одном упоминании ее имени. И неприступный Святослав Рихтер, в обход законной жены и главной наследницы Нины Дорлеак доверивший ей судьбу своих картин. И даже Энни Лейбовиц, великий американский фотограф, застенчиво призналась, что надела нелепое платье-балахон на собственный вернисаж из одного только уважения к госпоже Антоновой.
Наверное, если бы Ирина Александровна была просто музейной партайгеноссе, какой ее представляют недоброжелатели, то ничего бы этого не было. Но она – женщина. Со своими тайными страстями и драмами, со сложной жизнью, которая только угадывается по отдельным репликам и деталям. На выставке, посвященной 100-летию ГМИИ в Белом зале, в одной из витрин были выставлены рядом два служебных пропуска и две похожие записи в трудовые книжки, помеченные 1945 годом: ее и Евсея Иосифовича Ротенберга. Он был ее мужем, учителем. Выдающийся ученый, исследователь и знаток европейского искусства. Лишь в канун своего юбилея она обмолвилась: «Если я сегодня что-то начинаю понимать в искусстве и в жизни, то это его заслуга».
Ни в одном своем интервью она почти ничего не рассказывала о своей семье. Об отце, сложном и сумрачном человеке. О маме, которая была с ним несчастна, хотя и дожила до очень преклонных лет. О сыне Борисе, который давно и неизлечимо болен. Все личное отсечено и закрыто от посторонних глаз. А когда Первый канал попытался что-то вякнуть на эту тему, пресс-служба музея молниеносно отреагировала, выпустив официальный меморандум, наподобие тех, с которыми выступает Букингемский дворец, когда оказывается затронута личность Королевы. Никто ничего не должен знать. Никто не должен приближаться слишком близко.
Есть только Музей и образ строгой дамы с двумя нитками жемчуга на шее, который Антонова создавала десятилетиями, прочно внедрив его в массовое сознание. Другой ее никто себе и не представляет. Но я ее видел однажды без жемчугов. После тяжелой дороги (она, как всегда, сама была за рулем). Нагруженная сумками, свертками, она медленно шла к подъезду подмосковного дома отдыха «Лесные дали», где тогда проводили каждое лето ее муж и сын. Это был тот случай, когда точно она не хотела, чтобы ее узнавали. И помогать тащить сумки было необязательно, хотя поначалу у меня и был такой порыв. Нет, не надо. Ей будет неприятно. За прошедшие пять лет много всего поменялось в жизни Ирины Александровны: умер Евсей Иосифович. Теперь все заботы о сыне легли на нее. После острой дискуссии об объединении коллекций Щукина и Морозова, идею которого не поддержало музейное сообщество, ей пришлось оставить пост директора ГМИИ, перейдя на формальную должность «президента», придуманную специально для нее. В музейной иерархии это что-то вроде статуса «вдовствующей королевы» или «королевы-матери»: много почета, но по сути никакой власти.
ПРИ ВСЕЙ СВОЕЙ РЕСПЕКТАБЕЛЬНОЙ СЕДИНЕ И СТРОГИХ АНГЛИЙСКИХ КОСТЮМАХ С БРОШКОЙ НА ЛАЦКАНЕ ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА, КОНЕЧНО, – ДАМА ЛИХАЯ. ОНА ЛЮБИТ СКОРОСТЬ, НЕ БОИТСЯ РЕЗКИХ ЖЕСТОВ И НЕОЖИДАННЫХ ПОВОРОТОВ
Но даже в этой непростой ситуации ей удалось осуществить свою давнюю мечту – грандиозную выставку «Голоса воображаемого музея Андре Мальро». Про Мальро в России мало кто знает, его романы давно не переводились на русский. Его многолетняя деятельность на посту министра культуры в правительстве Де Голля у нас замалчивалась и почти неизвестна. Осталось громкое имя, но дела и идеи, стоящие за ним, успели безнадежно потонуть в океане времени, который, как известно, смывает все. Но оказалось, что нет, не все. Что-то остается, что-то еще можно сохранить, какие-то обломки выловить, старые идеи заново озвучить и осмыслить. Поразительно, что этим вдруг занялись в Москве. Есть фотографии, на которых молодая Антонова водит Мальро по залам Пушкинского музея. Спустя сорок лет она вспомнит этот визит и затеет с ним свой заочный диалог, весь выстроенный на неожиданных ассоциациях и рифмах, на сложном подтексте и шифрах, на том языке, который требует от зрителей не просто знаний, но культуры в самом подлинном и широком смысле этого слова. Культуры, как ее понимал Андре Мальро и как попыталась донести ее до нас Ирина Антонова. Я ходил по ее выставке с четким ощущением огромного и недооцененного события. Понятно, что Мальро – не Валентин Серов и не Айвазовский. Здесь толпы не предполагались изначально. Не было тут и общепризнанных полотен-хитов, которые всегда являются приманкой для широкого зрителя. Расчет был на погружение в культурный контекст, на деятельную работу души и мысли, на включенность в грандиозный замысел куратора, охватывающий сразу несколько цивилизаций, исторических периодов и тысячелетий. Мальро – как Харон, переплывающий реку Времени, забирая с собой все лучшее, что удалось скопить человечеству к концу ХХ века.
Логично было бы представить этот выставочный проект как «лебединую песню» Антоновой. Но при нашей встрече в ее кабинете она меня ошарашила неожиданным сообщением. Пока она готовила Мальро, в ее планах появилась еще одна выставка, ради которой она недавно слетала в Нью-Йорк пообщаться с известным филантропом и миллиардером Лаудером, пообещавшим ей несколько полотен Климта из своего собрания к следующему фестивалю «Декабрьские вечера». Вообще, когда говоришь с Ириной Александровной, то понимаешь, что такое гамбургский счет и как трудно, невозможно ей соответствовать даже при нынешних бойких навыках и новейших гаджетах, заменивших энциклопедические знания и масштабное видение. А растянувшиеся километровые очереди прошлой осенью в Париже на выставку в центре искусств Louis Vuitton, где на два месяца воссоединились коллекции Щукина из Эрмитажа и Пушкинского музея, наглядно продемонстрировали всем, что правда была на стороне Антоновой. Москва лишилась грандиозного музея. Но мы не касаемся этой болезненной темы. Ведь речь о юбилее. Я предложил поговорить о возрасте.
– Древние римляне считали, что старость – это болезнь, кавказские горцы-долгожители – что это мудрость, а что думаете вы?
– Лично я совсем не переживаю по этому поводу. Для меня старость выражается прежде всего в потере интереса к тому, что раньше составляло смысл твоей жизни. Я часто наблюдаю этот процесс, особенно у женщин, перешагнувших рубеж в 50-60 лет. И тогда человек начинает думать о смерти, беспрерывно прислушивается к себе: там кольнуло, тут стрельнуло. А дальше его уже ничего не интересует, кроме горсти лекарств, которые надо ежедневно принимать от разных болячек.
– Знаю, что с вами на темы здоровья говорить бессмысленно. Вы просто не знаете, что такое болеть?
– Очень даже знаю. В последнее время, например, стала хуже видеть. И это становится проблемой. Но говорить со мной на эти темы действительно не слишком интересно. Я тут неважный эксперт. Меня все время спрашивают: может, вы сидите на какой-то диете или делаете особую гимнастику? Видит Бог, нет. Не делаю. Что, может быть, и плохо? Не знаю.
– А что поддерживает и дает силы?
– Искусство. Для меня бесконечно важно, например, регулярно бывать в Консерватории. Я просто заболеваю, если не могу попасть на интересующий меня концерт, на премьеру в Большом театре. Меня всегда радуют приглашения на фестиваль искусств «Черешневый Лес», где, как правило, отлично составлена программа. Пушкинский музей был одним из первых, кого этот фестиваль включил в свою орбиту. Мы сделали вместе несколько интересных проектов. Можно назвать и ретроспективу театральных костюмов Франко Дзеффирелли, и выставку графики Николая Жукова ко Дню Победы. А ведь были еще одиночные визиты великих полотен Пармиджанино и Сандро Боттичелли из итальянских музеев. И ретроспектива легендарного модельера Роберто Капуччи «Костюмы и современники» и проект графики и рисунков Тонино Гуэрры «Латерны Толстого». А разве можно забыть первую по сути большую выставку живописи и графики Моисея Фейгина «Исповедь Арлекина»? Да много чего было, о чем я вспоминаю с теплотой. Мне близка тема Михаила Куснировича – тема созвучия в искусстве, которая заложена в основе «Декабрьских вечеров» Святослава Рихтера в нашем музее с 1981 года. Когда различные виды искусств, по-разному соотносясь друг с другом, создают более объемную и яркую картину мира. И в этих двойных, а то и тройных отражениях ты лучше начинаешь понимать и узнавать себя подлинного. Собственно, в этом и заключается магия настоящего искусства.
#С Михаилом Куснировичем на фестивале «Черешневый Лес», 2008 год
Я, как и многие из вас, очень люблю, уважаю и восхищаюсь этой замечательной женщиной-подвижницей. Сегодня у нее день рождения! Дай Бог ей здоровья на многие-многие годы!
«Командор литературы и искусств» - это французский орден, которого была удостоена Ирина Александровна Антонова за самоотверженное служение музейному делу. И она действительно Командор - в самом высоком смысле этого слова. Бесконечно преданный своему делу, непримиримый и бескомпромиссный воитель, которому мы обязаны невероятной насыщенностью жизни одного из главнейших музеев России - Государственного музея Изобразительных Искусств им. А.С. Пушкина.
«До сих пор - я говорю без всякого кокетства - я не уверена в выборе профессии, - рассказывает Ирина Александровна. - До сих пор мне кажется, что в каком-то деле я могла бы быть более эффективной и более удовлетворенной собой... Я не считаю себя счастливым человеком, я и не жалуюсь. У меня были минуты ярчайшего, звездного счастья. Счастья, возникавшего от соприкосновения с интереснейшими людьми или с художественными произведениями».
Также ярко и эмоционально рассказывает Ирина Александровна о том, каким она впервые увидела своего будущего мужа, Евсея Ротенберга, о своих взаимоотношениях с Виктором Никитовичем Лазаревым и Борисом Робертовичем Виппером, Святославом Теофиловичем Рихтером и Марком Шагалом, и, конечно, о своем Музее… «Я просто делала то, в чем была уверена: так надо делать».
Академик Российской академии образования, академик Российской академии художеств, доктор Российского государственного гуманитарного университета, заслуженный деятель искусств России, член Президентского совета по присуждению Государственных премий. И.А. Антонова - активный общественный деятель, вносит значительный вклад в развитие культурных связей с зарубежными странами. Член Международного совета музеев (в течение 12 лет - вице-президент, с 1992 -Почетный член), в течение 6 лет - президент Международного комитета по воспитательной работе.
В 1945 г. - окончила Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, в 1949 г. - аспирантуру. Искусствовед, специалист в области итальянского искусства эпохи Возрождения.
С апреля 1945 года работает в ГМИИ научным сотрудником. С 1961 года - директор музея.
Автор около 80 публикаций (каталогов, статей, альбомов, телевизионных передач, сценариев научно-популярных фильмов). На протяжении многих лет ведет преподавательскую работу (на искусствоведческом отделении МГУ, в Институте кинематографии, в аудитории ГМИИ им.А.С.Пушкина, в Институте восточных языков в Париже).
И. А. Антонова - один из ведущих музейных деятелей России:
- в 1974 г. под ее руководством была проведена коренная реорганизация экспозиции музея;
- в 1994 г. открыла новый отдел ГМИИ им.А.С.Пушкина - Музей личных коллекций, принесенных в дар государству;
- в 1996 г. открыла Учебный художественный музей имени И.В.Цветаева, который развернут в здании Российского государственного гуманитарного университета. Этот отдел ГМИИ им.А.С.Пушкина создавался на материале музейных коллекций слепков скульптуры Древнего мира, средневековья и Возрождения;
- в 1998 г. по инициативе И. А. Антоновой был открыт «Зал истории Музея», экспозиция которого знакомит с важнейшими вехами сложения музейных коллекций. Здесь сгруппированы материалы, посвященные предыстории музея, его строительству и главным создателям. Экспозиция показывает, как учебный музей слепков постепенно превращался в настоящую сокровищницу мирового искусства;
- в 1998 году И. А. Антоновой был создан еще один отдел музея - Музей-квартира Святослава Рихтера.
И. А. Антонова выступила организатором ряда крупных международных выставок, в том числе "Москва - Париж", "Москва - Берлин", "Сезанн и русский авангард".
С 1967 года по инициативе И. А. Антоновой в ГМИИ им.А.С.Пушкина ежегодно проводятся Випперовские чтения - научные конференции памяти бывшего научного руководителя музея профессора Б. Р. Виппера.
Существенным вкладом в художественную жизнь России явились "Декабрьские вечера" - уникальный фестиваль искусств, проводимый ежегодно с 1981 года. Идея фестиваля принадлежала И. А. Антоновой и С. Т. Рихтеру. Его особенность: объединение в пределах одного пространства и времени пластических и музыкальных искусств. С 1997 года, после смерти великого музыканта, эти вечера, получили название «Декабрьские вечера Святослава Рихтера».
Ирина Александровна родилась 20 марта 1922 года в Москве. Отец
- Антонов Александр Александрович. Мать - Антонова Ида Михайловна. Супруг - Ротенберг Евсей Иосифович, искусствовед, доктор наук, работает в Институте истории искусствознания заведующим сектором. Сын - Борис.
Ирина росла в семье, где все любили искусство, музыку, литературу, театр. Мама окончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, но не смогла реализовать себя профессионально - помешала Гражданская война. Отец родом из Петербурга, был активным участником революции, членом партии с дореволюционным стажем, работал электриком на корабле. Жизнь его сложилась так, что он нашел себя в другом деле: стал мастером по стеклу, а позже - директором Института экспериментального стекла. При этом очень любил театр и в молодые годы даже играл в спектакле «На дне» М. Горького в том самом театре, в труппе которого состоял знаменитый в ту пору актер Скоробогатов. Очень любил бывать с дочерью в театрах, операх, балетах.
В 1929 году отца направили на работу в Германию. Ирина с родителями прожила там до 1933 года. За это время она освоила немецкий язык. Изучив его, прочла в оригинале Гете, Гейне, Шиллера. Сразу после прихода к власти нацистов семья Антоновых уехала в Союз. В школе Ирина училась хорошо, особенно хорошо давались точные науки. Она даже хотела поступать на механико-математический факультет МГУ, но любовь к искусству оказалась сильнее, и И.Антонова стала студенткой ИФЛИ. Этот вуз просуществовал всего семь лет, однако немало выдающихся деятелей искусства вышли из его стен. С началом войны вуз закрыли, а факультеты присоединили к МГУ. Так, проучившись в ИФЛИ около года, Ирина стала студенткой университета. Во время войны она прошла курсы медсестер, работала в госпитале. В 1945 году окончила университет и была приглашена на работу в Музей имени А.С. Пушкина. Тогда при нем была аспирантура, в которой Ирина училась. Областью ее научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.
Ирина Антонова свободно владеет немецким, французским и итальянским языками, а также немного английским. Она очень любит театр, балет, музыку. Особенно выделяет Шопена, Вагнера, Малера, из вокалистов отдает предпочтение Монтсеррат Кабалье. Любимое занятие с детства - чтение книг (классических и современных). Любит и стихи, и прозу, особенно ценит Астафьева, Солженицына, Ахмадулину, Битова.
Среди ее пристрастий - вождение автомобиля, которым она управляет с 1964 года. Как говорит сама Ирина Александровна, «не мой дом, а - моя машина - моя крепость», подразумевая, что машина - это замкнутое пространство, в котором можно отдохнуть наедине с самой собой, подумать, помечтать во время дороги, что очень важно для человека, работа которого связана с постоянным общением с большим количеством людей. Увлекается плаванием.
Не могу не привести здесь одно из многочисленных интервью Ирины Александровны.
"Я думаю, что я человек 30-х годов. Музей мирового искусства дает каждому человеку, который долго работает в музее, специальное измерение внутреннее…", - Ирина Александровна Антонова.
Я вдруг подумала, что линия моей жизни может показаться вам излишне прямой и потому скучноватой и не очень интересной. Так получилось, что я родилась в Москве, окончила школу, поступила в ИФЛИ, - был такой замечательный Институт философии, литературы и истории, который в скором времени соединили вместе с Университетом. Затем я поступила на работу в Музей, как оказалось, на всю жизнь. Я вышла замуж - и тоже оказалось, на всю жизнь. Я никогда не красила волосы, то есть не пыталась изменить свой имидж внешний. Может быть, это говорит об отсутствии какого-либо воображения. И я бы сказала более того: где-то на рубеже детства и юности возникли какие-то жизненные устои, которые, как я теперь поняла, остались со мной на всю жизнь. Люди иногда говорят о себе: «Я шестидесятник», «Я семидесятник». Я думаю, что я человек 30-х годов. Это очень сложное трудное время, но это время страхов и время идеалов, как это не противоречит одно другому. Больше того, я, наверное, человек, происходящий даже из 20-х годов. И в этом смысле, скажу вам сразу, я где-то очень хорошо понимаю и разделяю те идеалы, с которыми делалась Октябрьская революция. Я думаю, что это вечные идеалы: равенство, братство - для людей, которые совершают революции - буржуазную французскую революцию, и Октябрьскую революцию, которую неправильно называют «переворот», потому что это была революция, - и меня в этом убеждают прежде всего искусство и культура этого времени. Поэтому для меня среди тех высоких фигур 20 столетия, которые создали 20 столетие не только в нашей стране, но и мире, остается и Блок, и Горький, и Маяковский, и Кандинский, и Родченко, и Малевич, и, конечно, Мейерхольд, и Эйзенштейн в кинематографе.
Вся жизнь моя оказалась связана с Музеем, и я не жалею об этом. Я думаю, что музей - это фантастическое создание, это удивительный организм, особенно такой музей, в котором работаю я, - музей мирового искусства, где перед вами проходит вся мировая история искусства, начиная с Древнего Египта и кончая сегодняшним днем. Это дает каждому человеку, который долго работает в музее, как мне кажется, специальное измерение внутреннее: он соотносит себя со всем миром.
По воспитанию я, конечно, интернационалист и всегда таким была. И если бы я была не так мала в 30-х годах, то, наверное, поехала бы воевать в Испанию. То, что я попала в этот музей, оказалось для меня - по тому, как я формировалась в детстве, - вполне органичным, наверное, поэтому я осталась в музее на всю жизнь.
Вы человек сентиментальный?
Да, наверное, но не сентиментальный. Я так воспиталась - такой круг чтения в детстве - я очень много начиталась романтической немецкой литературы - и Шиллера, и Гете. И очень много читала Пушкина и Лермонтова именно в романтическом плане. И я думаю, что некоторый романтизм остался.
Тогда еще вопрос. Как Вы совмещаете такие качества, как сентиментальность, романтичность, с управлением такой гигантской империей?
Я же начинала в музее как младший научный сотрудник, потом - просто научный, потом - старший научный сотрудник, но никогда не занимала административных должностей, и потом вдруг сразу стала директором. В то время, когда я училась в Университете, там был совершенно замечательный профессорский состав - Михаил Алпатов, Виктор Лазарев, Борис Виппер - замечательные ученые и гордость нашей науки. И Борис Робертович Виппер в течение многих лет был в музее заместителем директора по научной части. И когда ушел на пенсию наш старый директор Александр Иванович Замошкин (у него случился инсульт), вот тогда собственно Виппер и Андрей Губер, они порекомендовали меня на пост директора. Меня это смутило, я пришла к ним и сказала: «Борис Робертович, как же я могу - Вы в моем подчинении, а я директор. Это просто невозможная ситуация». Он мне ответил буквально так: «Возможная, возможная, мы это решили». Такой неожиданный переход из одного состояния в другое привел к тому, что я до сих пор не чувствую себя чиновником и не чувствую администратором. Что касается необходимости твердой руки, это, возможно, что-то в характере, постепенно вырабатывавшееся.
В застойные годы Ваш музей гремел не меньше, чем Театр на Таганке. Это было окно в мир. Вся Москва стремилась в Пушкинский, чтобы увидеть шедевры из Прадо, из Вены. Это было, наверное, нелегко - суметь пробить. Как Вам это удавалось?
Мы делали выставки, которые как будто и не могли бы быть. В 1963 году мы сделали выставку Фернана Леже. По тем временам это было «буржуазное, формалистическое искусство», так оно характеризовалось. Мы делали выставки Тышлера - в 1966 году, он не выставлялся, но мы все-таки сделали выставку. В 1981 мы сделали выставку «Москва - Париж», куда шли смотреть не столько французское искусство, сколько Кандинского, Филонова, даже Петрова-Водкина, которых не показывали. То есть то, что в течение десятилетий не показывалось ни в Третьяковке, ни в Русском музее, ни в других местах. Конечно, здесь была известная заслуга музея, безусловно.
Но теперь, когда я оцениваю то время, я все-таки думаю: а почему нам это разрешали делать, так же как Юрию Петровичу Любимову. Если хотите, это тоже была политика. Несколько учреждений были выбраны для того, чтобы, так сказать, выпустить пары в известной степени.
Был такой случай. Когда выставка «Москва - Париж» прошла в Центре Помпиду, а я была в организационном комитет, мы собрались в Москве, и встал вопрос, где выставку делать в Москве. Тогдашний директор Третьяковки сказал: «Только через мой труп», директор выставочного отдела Академии художеств сказал: «Никогда на свете». Я сказал, что трупы не понадобятся, и мы сделаем. И это было наше решение, но, в принципе, выставку надо было делать, и это понимали те, кто согласился на этот проект с самого начала. Но, наверное, в Центре Помпиду не испытали то, что испытали мы. Буквально каждый день из отдела ЦК партии утречком был звонок: «Как у вас баланс?» Может быть, вы даже этого не поймете, но речь шла о балансе модернистов и реалистов, формалистов и реалистов. Непрерывно каждый день кто-нибудь приходил и говорил: «Ну, что вы наделали, что вы понавесили, это уберите, а это повесьте». Я была комиссаром этой выставки с советской стороны, был огромный нажим, но под конец я озверела уже. Но тот, кто видел выставку, видел каталог, - они понимают, что все было на месте. И, конечно, на выставке был интересный случай… В самом конец, когда выставка заканчивалась, - пришел Брежнев с политбюро, там активными были особенно два человека, которые мне категорически сказали, что нельзя Брежневу показывать Кандинского, Филонова, Шагала. Нужно как-то провести его мимо. Но сделать этого невозможно при всем желании, потому что залы идут один за другим, поэтому я показала решительно всё. И последнее - мы зашли в Белый зал музея - это был Зал революции - с плакатами, с Родченко, с Малевичем, с Татлиным, но там на стенах было произведение Александра Герасимова «Портрет Ленина на трибуне». Леонид Ильич знал эту работу, он очень обрадовался, увидев знакомое, и написал замечательный отзыв в «Книге отзывов», после этого мы чувствовали себя как-то приободренными.
Кем Вы в детстве мечтали быть?
Очень хотела быть балериной, если не в театре, то хотя бы на лошади в цирке. Я любила и очень люблю цирк. Я считаю, что в цирке работают самые потрясающие люди. Вот уж кто не может сымитировать ни работу, ни что-либо другое - всё надо делать, иначе погибнешь. Какое-то время я хотела быть физиком, и даже собиралась поступать на физмат, но это тоже отошло.
У Вас в музее случались кражи?
Да, была кража в 30-х годах. Тогда украли сразу несколько картин, картину Дольче, но самое ужасное, что украли картину Тициана - небольшое относительно полотно, погрудное изображение Христа.
Эти картины в конце концов нашли. Что касается Дольче, он был в порядке, а картина Тициана невероятно пострадала: она была скручена, она отсырела, она не подлежит восстановлению, хранится у нас, но выставить ее невозможно, она полностью разрушена, это было в 30-ые годы.
Затем была кража, которая стала сюжетом для «Похищения Святого Луки». Это была картина Франса Халса из музея в Одессе, у нас была выставка, и нам прислали ее. Картина висела на колоннаде, которая идет по бокам нашей розовой лестницы, однажды утром картину не увидели в экспозиции. Я уже тогда работала директором. Это всегда предмет для страшных снов, точнее, предмет ужаса и страха. Картину очень быстро нашли. Оказалось, что вором был наш реставратор, молодой парень, которого нам рекомендовали как хорошего мастера. Вор вырезал эту картину из рамы, завернул ее в рулон, он хотел продать ее иностранцу, был застигнут за этим, получил 10 лет тюрьмы. Я получала от него всякие весточки с сожалением, раскаянием, извинениями.
Я хочу прилюдно выразить Вам благодарность от нашего РГГУ, поскольку благодаря Вашему поступку в 1997 году в нашем университете открылся Учебно-художественный музей имени Цветаева.
Спасибо на добром слове. Мы действительно передали более 1000 экспонатов в РГГУ. Это возрождение мечты Ивана Владимировича Цветаева. Ведь наш музей задумывался как университетский, для студентов, просветительская идея была главная.
Сейчас мы получили целый ряд зданий для нашего музея вокруг основного здания, и уже в этом году мы заканчиваем одно из зданий, где будет создан детский центр, где будут классы для живописи, для графики, будем учить ребят гравюрным техникам, скульптуре, керамической работе, там будет фотолаборатория, там будут компьютерные классы, там будут специальные классы для детей-инвалидов. Причем это прелестный дом, старинная усадьба, в ста метрах от музея, окружена садиком с древними липами, рядом церковь Святого Антипия. Так что я надеюсь, что это тоже какое-то развитие нашей работы с детьми, с юношеством.
Как Вы относитесь к тому, что Ваш музей попал в окружение Шилова и Глазунова?
Я не хочу говорить о моем личном отношении к этим художникам, кому-то они нравятся, их любят, я вижу, как очереди стоят в музей Шилова. Я должна сказать, что, как музейный работник, не как специалист - личные мои любови-нелюбови, - я не могу презирать публику, которая идет в музей, и относиться к ней пренебрежительно.
Есть другой вопрос во всем в этом: если создалась сейчас какая-то коллизия, то она создалась не потому, что нам нравится или не нравится Шилов, а потому, что инвесторы в невероятные сроки построили новое здание для галереи Шилова, под это получили очень большую площадь между нашим музеем и библиотекой национальной - домом Пашкова несчастным, правда, сейчас есть какое-то движение с реконструкцией этого дома. Это - Белый город, это заповедная зона. И что же они там делают… Они строят там огромный бизнес-центр - с огромными подземными гаражами, с торговыми лавками и так далее. Это не то место, где это надо делать. Это очень неправильно. Кроме того, они зашли на нашу территорию, на ту территорию, которая официально всеми документами отведена нашему музею для создания замысленного еще Иваном Владимировичем Цветаевым «музейского» городка, как он говорил. Мы это опротестовали. Я не хочу смешивать это с музеем Шилова, но то, что делают за музеем Шилова, - это абсолютно разбойная акция, которых, к сожалению, сейчас в Москве много.
Откуда в такой хрупкой интеллигентной интеллектуальной женщине столько силы? Она у Вас врожденная или приобретенная?
Если сказать очень откровенно, я уж не такая хрупкая, это вечный предмет моих забот. Я не знаю, что как складывается, но были очень серьезные удары судьбы - трагические и в личном плане, и в плане жизни страны. Потому что те, кто не пережил периоды между 1946-1947 и 54 годом - те просто многого не знают о нашей стране, Но, наверное, особенность моего поколения состоит в каком-то преувеличенном, но очень органичном, генетическом оптимизме, который в нас заложен. И может быть, такой генетический оптимизм он привел к такому… Я обладаю одним абсолютно неинтеллигентным качеством - я не подвержена депрессиям. Я не испытывала, не знаю, что это такое. Так же как во мне нет цинизма. Есть много недостатков - цинизма нет. Кстати, цинизм не обязательно недостаток.
Как, на Ваш взгляд, меняются художественные вкусы в мире, что входит в моду, что, напротив, утрачивает актуальность?
Мы находимся как бы в таком эффекте - эффект стены искусства. Есть новации. Новаторства, как такового, нет совсем. Это касается и сюрреализма, абстракционизма и многих других направлений. Они упираются в стену, развития нет. Но есть некоторые тенденции.
Я узнала, в Гамбурге с огромным успехом прошла выставка Репина. Народ стоит на выставку Репина. Я была не так давно в Лондоне. И в Академии художеств показывается искусство прерафаэлитов. Это предмодерн, модерн рубежа XIX-XX века, любопытные художники, они нам могут показаться салонными, излишне светскими - безумно красивые женщины в цветах, с элементами средневекового оформления. Я пришла в этот зал (кстати, это коллекция Ллойда Веббера, композитора, который написал мюзикл «Кошки», рок-оперу «Христос - суперстар») - народ шел, как в метро - плечом к плечу. Огромный колоссальный интерес.
Все музеи мира отмечают сейчас повышенный интерес к тому, что мы называем реалистическим искусством, то есть к реальным формам в искусстве. Видимо, какая-то усталость, какое-то ощущение исчерпанности приемов, которые наработал XX век. Тенденцию зрителя мы чувствуем, ответа художника мы пока не наблюдаем.
Как Вы считаете, музейное дело умирает, ведь новое поколение уже не будет таким как прежде?
Нет-нет-нет. Музейное дело не умирает. Сейчас очень трудно с кадрами. Хорошо подготовленная молодежь, которая кончает университеты и всякого рода учебные заведения, они неохотно идут в музей. Ведь музейная работа - это буквально от звонка до звонка. Надо прийти утром, до прихода зрителя, надо все осмотреть, надо расписаться в специальных книжках. Эта работа требует постоянного присутствия в музейном доме. И потом, зарплата музейных работников продолжает оставаться зарплатой бюджетников, очень недостаточной.
Есть ли какой-нибудь сдвиг в вопросах реституции?
Это зависит от того, что Вы считаете сдвигом. В какую сторону?
Германия продолжаете претендовать на вещи, которые хранятся в музее?
Конечно. Германия продолжает претендовать иногда в очень грубых и вызывающих формах. Причем никогда я не слышала с германской стороны, какая ответственность на них лежит, и вообще - обязаны они что-то, или они ничего не обязаны. Это продолжается, но ведь гораздо важнее, чем то, что думают они, то, что думают наши здесь, в стране. Я на своей памяти пережила целый ряд этапов отношений к этой проблеме. Сначала, когда в 1945 году эти ценности поступили в Советский Союз в целый ряд музеев, архивов, библиотек, многое действительно было просто спасено от разрушения, от пожаров, от наводнений, от отсырения, - всё могло быть и разрушено, и разграблено.
Мне известно, даже читала некоторые документы, что была идея все оставить в Советском Союзе в качестве компенсации, потом поступили по-другому. В 1955 было передана огромная часть этих ценностей в Германию. Наш музей и Эрмитаж передали 1, 5 миллиона художественных ценностей. Потом, когда сам факт скрываемый в течение многих лет от немецкой стороны, был все-таки опубликован, последовал целый ряд требований. В конце концов, все кончилось тем, что был создан закон о перемещенных ценностях, и признана их принадлежность нашей стране в качестве компенсаторной системы. Но в законе очень много возможностей остается, чтобы какая-то часть была отдана - в том случае, если ценности принадлежат религиозным организациям или антифашистам, или тем, у кого по национальным причинам ценности были конфискованы нацистами, а потом все эти ценности поступили в Россию, эти ценности тоже должны быть возвращены.
Как создавались декабрьские вечера, которые проходят в Вашем музее?
Святослав Теофилович Рихтер, которого я имела честь знать, пригласил меня в тур послушать фестиваль, который он организовал. Мне очень там понравилось: действие происходило в старом зернохранилище, там на земляном полу установлены стулья, эстрада, там выступали величайшие музыканты XX века. Я спросила: «Почему в таком месте, совершенно не концертном Вы делаете этот фестиваль, а почему Вы не делаете его в Москве». - «А где там в Москве?» - «Например, в нашем музее».
Этот разговор был в июне 1981 года, и уже в декабре состоялись первые декабрьские вечера. Чем они отличаются от любых концертов в других музеях? Тем, что они тематические. Каждый раз мы придумываем специальную выставку. Например, офорты Рембранда и камерные произведения Бетховена. Были разные подобные сопоставления.
Приходилось ли водить кого-нибудь по музею из правящей элиты?
За мою очень долгую жизнь в музее таких визитов было очень немного. Мы никогда не входили в обойму обязательно посещаемых учреждений культуры - Большой театр, Кремлевский дворец и т. д. Кое-что иногда случалось. Приходил товарищ Гришин с товарищем Кириленко, я их помню на выставке Метрополитен-музея. И помню одно, на мой взгляд, очень некорректное высказывание товарища Кириленко, от которого меня всю передернуло. Подойдя к картине «Мадонна с младенцем» Кривелли - это мастер XV века, венецианец - Мадонна сидит на троне и окружена короной - овощи, фрукты, но все они имеют значение символическое, например, вишня - знак Христа. Кириленко, взглянув на огурец, сказал: «Вот бы этот огурчик под водочку»… И меня, откровенно говоря, от такого гастрономического подхода к произведению искусства несколько передернуло.
Или маршал Рыбалко, он пришел на выставку, посмотрел на «Вирсавию» Рубесна, ему очень понравилась эта пышнотелая красавица и сказал: «Вот это я понимаю, это искусство: берешь в руки - имеешь вещь».
При современных разговорах о национальной идее, о возрождении, сверху кто-то понимает Ваши проблемы, кто-то помогает?
А в какой мере связана помощь и национальная идея?
Много разговоров в правительстве о том, что надо возрождать культуру, искусство, а конкретно что-то делается?
Нет. Мало что делается на сегодня. Какой-то программы масштабной я пока не вижу. Что-то делается, но очень выборочно и не всегда понятно, по какому признаку. Ну, скажем, огромные суммы министерства переходят в Петербург. Мы радуемся за наших коллег, но все-таки не только они существуют, и мы понимаем, почему это происходит. Это не есть программа, это есть конъюнктура сегодняшнего дня. Хотя Петербург - великий город, мой отец родился там, себя наполовину чувствую жительницей этого города. Но я должна откровенно сказать, что, когда я с высоких трибун слышу разговоры о духовности и так далее, меня это, скорее, раздражает. Я понимаю, что это чисто внешние реверансы, которые никак не подкреплены действиями и истинным пониманием дела. Вместе с тем, если в чем-нибудь Россия сейчас более нуждается, - она нуждается в укреплении именно этого сектора. Это изначально, так должно быть для нашего отечества.
Я слышала, что в музее устраивались замечательные капустники, принимали ли Вы участие в них и в какой роли?
Да, принимала, в частности, в живых картинах, изображала переднюю или заднюю часть Кентавра.
Вы любите спорт?
Очень люблю. Я немножко занималась плаванием, разновысотными брусьями. Когда была Олимпиада-80 в Москве, я взяла отпуск и просидела всю легкую атлетику. Всю жизнь выписывал газету сначала «Советский спорт», потом несоветский «Спорт». Я в курсе достижений в этой области. А когда я сидела на хоккее, - когда наши играли с канадцами, тогда они впервые приехали, - я так болела, что группа спортсменов подарили мне шайбу, она у меня лежит дома.
В Вашем музее было много громких выставок, но меня интересуют прежде всего две из них - это выставка подарков Сталину и выставка картин Дрезденской галерии.
О выставке подарков Сталину. Она открылась в начале 50-х годов, а до этого она монтировалась, хозяином выставки был Музей революции, теперь это Музей современной истории. Открытие выставки сопровождалось драматической историей для коллектива нашего музея: 75 процентов сотрудников было уволено, потому что пришел коллектив того музея, который делал выставку, показывал ее. Это были ужасно грустные годы, выставка была до 1953 года, она закрылась на следующий день после смерти Сталина.
2 мая 1955 года открылась выставка шедевров Дрезденской галереи. Музей денно и нощно был окружен очередью. Мы рассчитывали, что хотя бы одна-две работы у нас останутся, за то, какая работа была проведена: некоторые вещи были в ужасном состоянии. Скажем, «Динарий кесаря» Тициана, - три года она сохла, прежде чем Павел Демидович Корин - он был главным реставратором нашего музея - мог приступить к реставрации, он спас эту картину. За это он получил звание почетного гражданина Дрездена. Но какая работа! И это была не одна картина, было очень много картин, 10 лет реставраторы над этим работали. Но никакого жеста благодарности сделано не было. Причем в Дрездене какое-то время на музее висела табличка: музей восстановлен, благодарность Советской армии, которая спасла эти вещи и благодарность советскому правительству, которое возвратило картины. Сейчас этой таблички нет, ее уже давно сняли.
Как был создан Музей личных коллекций?
Это история, которой я очень горжусь. Это результат длительной дружбы с собирателем Ильей Самойловичем Зильберштейном, литературоведом, доктором искусствоведческих наук. Он собрал замечательную коллекцию - 2270 вещей, в основном русского искусства. К сожалению, очень долгое время коллекционеров рассматривали у нас как криминально подозрительных людей, которые непонятно почему владеют частной собственностью в виде художественных произведений. Конечно, среди коллекционеров есть спекулянты, как и среди всех других. Но, в принципе, настоящий коллекционер - это удивительный человек, одаренный страстью к искусству. Таким человеком был Илья Зильберштейн. Он пришел и сказал: «Давайте делать музей личных коллекций». Это была его идея. Я на это очень откликнулась. - «Я вам отдам всю свою коллекцию». - «А дальше…» - «Дальше мы будем уговаривать других…»
Нам к моменту открытия музея удалось уговорить и других, и сейчас музей пополняется, даже и из-за рубежа. Илья Самойлович считал, что нельзя оставлять коллекцию родственникам - родственники другое, начинают торговать этим.
И я никогда не забуду, это сильнейшее впечатление жизни. Наши рабочие поехали к Зильберштейну, вся квартира его была увешана картинами, на веревках. Я прихожу в квартиру… Все стены - только висят веревки срезанные, а вещей нет - они у нас уже в музее. Представляете - одни вервки… А его жена Наталья Борисовна Волкова, она многие годы была директор ЦГАЛИ, она сказала ему: «Илюша, оставь одну вещь на память». Он сказал: «Нет». И все отдал. Это почти неправдоподобно, но это было так.
Музей после войны… Каким Вы его увидели?
Я увидела музей еще во время войны в ужасном состоянии. В музей бомбы не попали, но по близости было разбомблено здание. Крыша музея была полноcтью без стекол. В течение 4 лет падал снег, дождь, весной по розовой лестнице стекали потоки. Здание было в тяжелом состоянии.
У Вас очень аристократический облик, Вас можно сравнить с королевой Англии Елизаветой. Какие у Вас отношения с бытом?
Спасибо за добрые слова и неожиданное сравнение. С бытом... Когда я пришла в музей, молодые сотрудники занимались тем, что они собирали воду, и работа с ведром и тряпкой была основной научной работой.
С бытом… Я давно с 1964 года вожу машину, в субботу еду на рынок, в магазин, покупаю продукты, привожу домой и готовлю сама. Методы у меня скоростные, выработанные жизнью, которые обеспечивают мне все это быстро делать Я всю жизнь жила с моей мамой, она прожила 100 лет и пять месяцев. И надо вам сказать, что она не просто прожила - она была деятельна до 98 лет, когда она упала и сломала ногу. А до этого она была моя левая и правая рука, это был мой тыл, самое дорогое, что у меня было в жизни. И она помогала мне жить в разных планах, не только в бытовом. А сейчас - ну что же, все надо делать.
Спасибо за интересные вопросы, за ваше терпение, за вашу доброту. И я приглашаю вас в музей.
(По материалам передачи "Линия жизни").
- С трудом вклинился с интервью в ваш плотный график, Ирина Александровна. Все по часам расписано.
Свободного времени действительно мало, а сделать надо много. Как-то так получилось, что сейчас работы даже больше, чем раньше. Вроде бы отошла от вопросов администрирования, финансирования или строительства, но появилась масса других проектов - научных, просветительских. Мне это интересно. Плюс, конечно, остаются выставки.
Из последних отмечу “Голоса воображаемого музея Андре Мальро”. Не я ее придумала, идея пришла из Франции, мы ее дополнили и развили. По-моему, получилось очень интересно. Я лично знала Мальро, в 1968 году полтора часа водила его по Пушкинскому музею. К тому моменту он десять лет отработал министром культуры Франции, приняв предложение занять эту должность от президента де Голля, своего друга, который чрезвычайно высоко ценил Мальро.
Он был одним из крупнейших писателей прошлого века, с конца двадцатых годов неоднократно приезжал в Россию, близко общался с Пастернаком, Мейерхольдом, Эйзенштейном. У меня на память осталась книга Мальро с его теплой дарственной надписью. Он прислал “Антимемуары” через пару недель после визита в Москву.
- У вас большая коллекция книг с автографами?
Никогда не считала, но есть. Подарки художников, писателей… Я систематически передаю эти книги в библиотеку нашего музея. Зачем они будут у меня дома стоять?
К слову, о библиотеках. Прочел в интернете, что вы ведете лекционный курс в московской библиотеке имени Данте. И на это сил хватает?
С радостью возвращаюсь к тому, от чего когда-то ушла. Мне очень нравится педагогическая работа, я занималась ею после окончания Московского университета. Это не классические лекции по истории искусств, скажем, от Джотто до Караваджо, нет. В более свободной, непринужденной форме. Я всегда хотела увлечь искусством, а не сухо излагать факты, которые можно прочесть в энциклопедии. Выступаю не только в библиотеке Данте. Третий год читаю лекции в клубе “Эльдар”, куда меня когда-то пригласил Эльдар Александрович Рязанов. Там изумительная аудитория. Приходит много молодежи, что, конечно, подкупает.
- Кого вы считаете молодыми? С высоты прожитого вам ведь и 50-летние могут казаться мальчишками.
Нет, сейчас я говорю о тех, кому нет и 30. Юноши, девушки… Внимательно слушают, задают вопросы. А у меня лекции длинные - по два с половиной часа. Знаете, зал выдерживает, никто не уходит, бумажками не шелестит, по телефону с друзьями не переписывается.
Для старшего поколения у меня есть отдельный цикл, веду его здесь, в ГМИИ. Две лекции в месяц. Билеты разлетаются за пять минут, но продают их лишь тем, кому исполнилось 55 лет. Так мы решили. Цикл называется Le troisième âge, что в переводе с французского означает “третий возраст”. Уважительно.
В молодости, как ни старайся, не понять того, что открывается с опытом. И словами этого не объяснить. Только, как говорится, испытать на себе.
- Часто вспоминаете о том, сколько лет за плечами, Ирина Александровна?
Знаете, стала острее ощущать разницу рубежных дат. С ходом жизни представления о ней меняются, категоричность исчезает, и сегодня обнаруживаю, что к 95 годам воспринимаю мир по-новому, не так, как даже лет 20 назад. Это правда. Попытаюсь объяснить. Если человек покидает грешную землю в 70, это нормально. Мой папа, например, прожил 72 года, а мама ровно 100. Было время заявить о себе, сделать что-то полезное для других.
Все, что сверх 70, вроде бы премия, бонус. Как распорядиться этим подарком? Лучше с умом. Обязательная программа закончилась, начинается произвольное катание. И тут в голову приходят всякие мысли, иногда даже неглупые. Появляется глобальное отношение к проблемам, явлениям, людям.
- Отстраненный взгляд, чуть-чуть из космоса?
Нет-нет, вполне земной. Облетает наносная шелуха, за ненадобностью отпадает выглядевшее прежде существенным и важным, а на поверку оказавшееся фантиком, мишурой. Фильтр становится жестче, требования к поступкам и словам выше. С одной стороны, лучше понимаешь тех, кто думает иначе, нежели ты, с другой - ощущаешь в себе большую бескомпромиссность и определенность. Всем приходится порой хитрить и лукавить, никто не без греха. Но когда тебе 95, можно уже не говорить ничего либо только чистую правду. По-другому нельзя. Какие могут быть игры на краю бездны? Отступать-то некуда…
- Полагаете, честность - исключительная привилегия умудренных сединами?
Нет, но факт, что после 70 шкала ценностей иная. Меньше суетишься, отметаешь лишнее. Зато обретаешь нечто более важное. Знаю случаи, когда на старости лет люди приходили к богу.
В этом смысле я ничуть не изменилась, остаюсь убежденной атеисткой. Можете не поверить, хотя мне сейчас верить надо: умереть не боюсь. И не потому, что такая смелая.
Уходить не хочется даже в 95, но я ведь вижу: пройден большой путь, не сделано ничего постыдного… Чтобы не отравить настоящее, нельзя постоянно ждать конца, думать только об этом. Но и цепляться за жизнь, пытаясь любой ценой продлить пребывание на белом свете, ни к чему.
На мой взгляд, лучше жить так, словно никогда не умрешь. Не в том смысле, чтобы расслабиться и ничего не делать, мол, потом успею, а наоборот - каждый день совершать маленький шажок вперед, чтобы завтра продвинуться еще дальше. Мне некогда думать о смерти, слишком многое, повторяю, не завершено. Хотя я и доживаю четвертую четверть века.
Я вот читаю лекции о портретах Рембрандта, который много писал пожилых людей. Старость наполнена опытом жизни, и это видно в картинах великого голландца. Важно ведь не только смотреть, но и размышлять, осмысливать. Если глубоко погрузиться в мир, изображенный на полотне, можно даже всплакнуть, расчувствовавшись. Это из области сильного художественного переживания.
- С вами такое случалось?
Многократно! Я не плаксивый человек, довести меня до слез трудно, но иногда не могла сдержаться. В шестьдесят… каком же году?.. кажется, в 63-м… О, какая я была еще молодая!.. Да, так вот. Помню, приехала в Нью-Йорк и неожиданно узнала, что картина Вермеера “Офицер и смеющаяся девушка” находится в частной Frick Collection. Даже не узнала, а натолкнулась на нее. Ходила в Metropolitan и наудачу завернула в маленький одноэтажный музей неподалеку…
Кстати, я недавно летала в Нью-Йорк и опять заехала во Frick Collection. Всегда туда захожу, для меня это стало традицией. Там есть Джованни Беллини, Рембрандт, Гойя, Тициан… Потрясающие работы великих мастеров!
А тогда, в 1963-м, я шла по боковому проходу и вдруг вижу: Вермеер. Его картины лишь на фото встречала. Небольшое полотно. Не смогу объяснить, чем тронула меня именно эта работа.
Офицер, чье лицо скрывает широкополая шляпа, улыбающаяся девица из борделя, бокалы вина на столе… Казалось бы, никакого замысловатого сюжета, все очень просто, а я стояла перед картиной в Frick Collection и плакала. От счастья. Я открывала в себе способность перенестись в мир, придуманный другим. Это поразительно!
Тут же купила репродукцию почти размер в размер. Она до сих пор видит у меня дома. Выгорела совсем.
- А в четвертой четверти человек не утрачивает способность удивляться, выражать яркие эмоции?
Ну что вы! Не так давно к нам приезжала камбоджийская скульптура конца XII - начала XIII веков, изображающая средневековую королеву. Это буддийская Мона Лиза в камне! Я ошалела, впервые увидев эту работу при подготовке выставки Мальро. Счастье, что Музей Гиме из Парижа дал нам ее на время…
За коллегами вы наверняка следите? Как вам активность Третьяковки, заметно возросшая с приходом туда Трегуловой? Ревнуете?
Зельфира - наш выкормыш, как говорится. Она много лет у нас работала, знает, что такое проекты “Москва - Париж”, “Москва - Берлин” или каково было сделать выставку Тышлера, за которую потом мне надавали по голове… Кроме того, Трегулова поработала и у Елены Юрьевны Гагариной в Музеях Кремля.
У нее хорошее университетское образование, она из нашего цеха и очень окрепла в последние годы, но понимаете, в чем дело… Зельфира сейчас в какой-то мере повторяет наш путь. Что она делает? Проводит монографические выставки художников, которые любимы в первую очередь народом. Серов, Айвазовский…
- Но потом же был Ватикан. Это поляна Пушкинского музея, насколько понимаю.
Вот смотрите: в нашей стране всю жизнь было негласное разделение: Эрмитаж и ГМИИ - Третьяковка и Русский музей. Тут - мировое искусство, там - отечественное. Первыми, кто начал это правило нарушать, были мы. В 1972 году Пушкинский музей провел выставку портрета. Тогда я, одержимая мыслью, что наше искусство недостаточно ценится за рубежом, решила его продвигать.
Никогда не забуду реакцию Тани Назаренко, Левы Кербеля, увидевших рядом “Девочку с персиками” Серова и картину Ренуара со схожим сюжетом, портреты Гойя и Аргунова.
Никто не допускал, что их можно сравнивать! Дима Жилинский подошел и сказал: “Ирина Александровна, не боитесь, что мы проигрываем на этом фоне?” Я ответила, что нет, не боюсь, наоборот - хочу показать два пути развития.
По тому же принципу мы сделали выставки пейзажа, натюрморта, где вперемежку вывешивались полотна русских и западных художников. Затем были “Москва - Париж” и “Москва - Берлин”, о которых уже вспоминала. Задача была показать, что мы такие же европейцы и участвуем в общем движении…
Поэтому Трегулову никак нельзя назвать нарушительницей концессии. При этом не считаю правильным, что они сделали выставку из музеев Ватикана. Дело не в ревности. Вопрос в другом. Чтобы организовать и на уровне провести такой серьезный проект, должны быть специалисты соответствующего уровня.
А в Третьяковке их нет. Ватикан - не их тема. Там ведь и Мелоццо да Форли, и Караваджо… Понимаете, мало развесить шедевры по стенам, надо знать, что именно ты хочешь сказать.
- Но народ же ломился, билеты размели.
На что ломится народ - это совсем другая проблема. К нам огромные очереди стояли на восемь картин Рафаэля, хотя то, что мы показали, нельзя назвать выставкой. Случайная подборка, которую наш коллектив даже не готовил.
Полотна подобрал посол Италии в России. Пять портретов, одна композиция, рисунок и “Мадонна с младенцем”… Совершенно бессмысленное сочетание, ранние произведения, созданные до Рима, только Флоренция, Перуджа и Урбино. Таких выставок не бывает. Но люди были в восторге.
Есть выставки одной картины, как в свое время мы делали “Олимпию”. Там видна мысль, образ нагой женской натуры, который трансформировался через века.
- Вы ходили в Третьяковку на Ватикан?
Разумеется. Понимаете, ватиканские музеи весьма своеобразны. Туда тематически подбирают и покупают созвучные им произведения. Поэтому и готовить выставку надо особенно тщательно.
Скажем, Третьяковка привезла “Положение во гроб” Караваджо - эта картина сравнительно недавно была у нас в рамках выставки гениального итальянца. Туда вошли одиннадцать произведений, которые мы специально искали. И Тициана мы так выставляли…
Только не подумайте, что я поучаю коллег. Высказываю свой взгляд, на который имею право.
- С тем, что Третьяковка научилась грамотно пиариться, полагаю, вы спорить не станете?
Безусловно. Но это плюс, а не минус. Смешно - все главные картины Серова висят в постоянной экспозиции галереи, однако никто ведь на них не ломится, с ума не сходит, очередь с ночи специально не занимает. Надо уметь так организовать процесс, чтобы люди заинтересовались. Правильный пиар - важный элемент, действенный инструмент.
Нет, Зельфира делает все верно, программы Третьяковки просматриваются сегодня хорошо. Поглядим, что будет дальше. Время-то меняется. Музеи перегружены масштабными, колоссальными композициями - что живописными, что скульптурными. Надо искать новые формы и средства. Сейчас мы на переломе. Важно не упустить момент.
К сожалению, на примере нашего музея вижу, что происходит очевидная выставочная девальвация.
- Поясните, Ирина Александровна.
Мы хватаемся за все что можно. В этом смысле Зельфира гораздо последовательнее. Она выбирает, формирует повестку, а у нас стихия: предложили - взяли. Проводится масса абсолютно ненужных, лишних выставок. Количество их зашкаливает. 40 выставок в год, 50… Куда столько? Ни один серьезный музей мира этого не делает. Три-четыре крупные выставки - норма.
- Это камешек президента ГМИИ в огород директора музея?
Нет, я открыто заявляю позицию, все коллеги ее знают. И с Мариной Лошак мы многократно говорили на эту тему. На мой взгляд, определенную роль играет предварительная подготовка руководителя. Марина Девовна - филолог, литературовед, в течение долгих лет возглавлявшая галереи и никогда не работавшая в музеях. Тут все-таки другая специфика.
Галерея практически не несет просветительских функций, может позволить себе показывать все в расчете, что кто-нибудь клюнет на что-нибудь. Вы пришли, посмотрели и ушли. А музей - прежде всего выбор, начиная с того, что приобретается, и заканчивая тем, что показывается.
Поэтому прямо говорю, что мы сделали несколько совершенно ничтожных выставок. Если художник сам по себе еще терпим, то как он внедряется в музейное пространство, недопустимо. В ГМИИ сейчас живого места не осталось. Все залы во всех трех помещениях используются под выставки. Это неправильно. У нас другая миссия.
Самое печальное - в музее не обсуждаются результаты того, что делается, чего мы в итоге добились, как реагирует на все публика, что она о нас думает.
- А что входит в президентские обязанности? Это почетная должность за заслуги перед отечеством?
Ни в коем случае. В моей компетенции - концепция развития музея, внешние функции, включая представительство за рубежом. В 2016-м контракт со мной продлили еще на три года. На три ли? Посмотрим…
На минуту отвлекусь, расскажу почти анекдотичную историю. Недавно мне выдали новые водительские права взамен старых, срок которых истек. Я автоматически взяла карточку, даже не посмотрев на дату. Потом глянула и обомлела: они выписаны до 2025 года. Никто не удосужился поинтересоваться моим возрастом, сколько мне будет через восемь лет. Я так хохотала!
- Вы продолжаете садиться за руль?
Ну конечно! А зачем иначе переоформляла бы права? Признаться, у меня есть служебная машина, но по выходным езжу сама. И в театр по вечерам. Водитель не обязан ждать.
- Автоматической коробкой передач пользуетесь?
Нет, механикой. Многолетняя привычка. Автомат у меня давно в голове… Но вернемся к проблемам музея. 20 марта должен пройти ученый совет ГМИИ, на котором собираюсь выступить с докладом и изложить, каким вижу будущее музея. Я попросила наплевать на мое 95-летие и говорить то, что люди думают в действительности. Серьезный разговор и анализ сложившейся ситуации станет лучшим подарком для меня.
Не хочу уходить в мир иной, не завершив того, что кажется мне важным. Нужно реализовать проект по созданию музейного городка, о котором еще в 1898 году говорил Иван Цветаев. Я реанимировала его идею. Сейчас у нас 11 зданий, а всего - 28 строений. И деньги, выделенные по распоряжению Владимира Путина, никуда не делись. Процесс идет, но медленнее, чем планировалось изначально.
Буду говорить на ученом совете и о Музее нового западного искусства, разрушенном в 1948 году по приказу Иосифа Сталина. Этот музей, созданный из коллекций Сергея Щукина и Ивана Морозова, нужно вернуть в Москву. Вот главная моя цель. Я ведь была там еще студенткой.
Сегодня, наверное, не осталось живых свидетелей, а выдающийся советский искусствовед Михаил Алпатов привел нас, первокурсников, в здание на Пречистенке, и я стала ходить туда. Даже дипломную работу собиралась писать о Ван Гоге, но меня отговорили, предложив взять нейтральную и безобидную тему о Веронезе.
Убеждена, что справедливость восторжествует и уникальный, единственный в своем роде музей будет возрожден. У таких дел отсутствует срок давности. Это должно непременно случиться. Пусть уже и без меня.
- Не зарекайтесь, Ирина Александровна.
Не строю иллюзий. Это не в моем характере. Да, живу долго, но не собираюсь жить вечно. Жизнь имеет смысл, пока работает голова и есть физические силы, чтобы следить за собой. Ужасное наказание, когда превращаешься в обузу для других. Не дай бог!
Но могу вам честно сказать: мой возраст мне нравится. Только очень не хватает мужа, который ушел пять с лишним лет назад. Мы познакомились с Евсеем Иосифовичем в 1945-м, поженились еще через два года. Как бы я хотела с ним поговорить сейчас на самые разные темы, начиная с последних событий в мире искусства и заканчивая избранием Трампа президентом! У нас были особенные, доверительные отношения. Все-таки 64 года вместе - огромный срок.
- Может, еще встретитесь.
Подобная мысль хороша и утешительна для тех, кто верует. А я вам говорила, что не изменила отношения к религии. Это нельзя сымитировать, как и чувство счастья. Не получится, фальшь сразу бросится в глаза.
Может, изменила бы мнение, если бы кто-нибудь побывал на том свете, вернулся и рассказал, как там. Хотя бы одного туда послали, обязав возвратиться. Но я таких пока не встречала. Поэтому живу здесь и сейчас. Как, собственно, и все остальные, но каждый вкладывает в это свой смысл.
Для кого-то важен дворец на 60 комнат, а нам вполне хватало четырехкомнатной квартиры: одна - для мужа, одна - для мамы, одна - для меня и одна - для сына. Мама и муж ушли, мы с Борисом остались вдвоем, нам теперь даже этого пространства много. Правда, с нами живет еще старый-престарый кот Персей, в просторечье - Персик.
Очень редкий экземпляр колор-пойнта. Абсолютно белый, с рыжими ушами и кончиком хвоста. Дивное существо, совершенно астральное. Персик явно имеет связь с космосом, в это я верю. Ему 5 августа исполнится 18 лет. По кошачьим меркам, наверное, мой ровесник…
Беседовал Андрей Ванденко
Министр культуры РФ Владимир Мединский 1 июля уволил директора Государственного музея изобразительных искусств им.Пушкина Ирину Антонову. Она руководила музеем на протяжении 52 лет. ГМИИ возглавит искусствовед Марина Лошак, бывшая арт-директор московского музейно-выставочного объединения "Манеж" (ранее "Столица"). И.Антонова станет почетным президентом музея.
И.Антонова родилась 20 марта 1922г. в Москве, в детстве четыре года прожила с родителями в Германии. В 1933г., после прихода к власти нацистов, семья вернулась в СССР. Во время учебы в школе И.Антонова думала о поступлении на механико-математический факультет МГУ, однако любовь к искусству возобладала, и в 1940г. она стала студенткой Московского института философии, литературы и истории. В начале войны вуз был закрыт, а его факультеты - присоединены к МГУ. В результате И.Антонова оказалась именно в этом университете.
В начале Великой Отечественной войны И.Антонова окончила курсы медсестер и с весны 1942г. работала в госпитале на Красной Пресне в звании младшего сержанта медицинской службы.
В 1945г. она окончила МГУ и поступила на работу в ГМИИ им.Пушкина, одновременно изучая в аспирантуре при музее искусство Италии эпохи Возрождения. В 1961г. директор музея Александр Замошкин перед уходом на пенсию предложил И.Антоновой, которая к тому времени уже стала старшим научным сотрудником, возглавить культурное учреждение.
Вторую половину 1960-х гг. И.Антонова считает золотыми годами музея. В 1966г., несмотря на возражения министра культуры СССР Екатерины Фурцевой, в ГМИИ была проведена выставка советского живописца Александра Тышлера, позже состоялась выставка Анри Матисса. С 1967г. по ее инициативе ежегодно проводятся Випперовские чтения - конференции памяти бывшего научного руководителя музея Бориса Виппера, которого И.Антонова называла своим учителем.
В 1974г. под ее руководством была проведена реорганизация экспозиции музея: ГМИИ им.Пушкина стал первым советским музеем, который "начал сопоставлять отечественное искусство с зарубежным". И.Антонова провела выставку портретов 1972г., на которой работы Пьера Огюста Ренуара соседствовали с картинами Валентина Серова.
Некоторые инициативы И.Антоновой вызывали недовольство руководства Министерства культуры. В 1974г. у нее возник конфликт с руководством из-за решения освободить залы второго этажа ГМИИ ради коллекций западной живописи из собраний меценатов Сергея Щукина и Ивана Морозова. Творчество таких мастеров, как П.Ренуар и П.Гоген, признавалось властями "буржуазным, формалистическим, вредным". И.Антонова была готова подать заявление об увольнении, если бы ей отказали. Она отмечает, что в те годы "в подвалах лежали первоклассные вещи - почти весь Музей западного искусства".
В качестве директора ГМИИ И.Антонова выступила в роли организатора крупнейших международных выставок - "Москва - Париж", "Москва - Берлин", "Россия - Италия", "Модильяни", "Тернер", "Пикассо" и др.
Наибольшую известность получила выставка "Москва - Париж", состоявшаяся в 1981г. Сначала она проводилась в Центре Помпиду в Париже, затем - в ГМИИ им.Пушкина. Для советских зрителей масштабная выставка авангардных работ (было представлено творчество К.Малевича, В.Кандинского, П.Филонова) стала настоящим прорывом.
В 1981г. вместе со Святославом Рихтером И.Антонова основала фестиваль музыки и живописи "Декабрьские вечера", который стал ежегодным.
По инициативе И.Антоновой в конце 1980-х гг. была разработана государственная программа развития ГМИИ, а в 2012г. - новая концепция развития музея (до 2018г.). В рамках работы первой программы в 1995г. в ГМИИ был открыт музей личных коллекций. Сейчас в музее их представлено более 40.
В апреле 2013г. И.Антонова, отметившая месяцем ранее свое 91-летие, была назначена главным куратором государственных музеев России.
И.Антонова является почетным членом Международного совета музеев при ЮНЕСКО, академиком Российской академии образования и Российской академии художеств, почетным доктором Государственного гуманитарного университета, заслуженным деятелем искусств РФ. Она награждена орденами Трудового Красного знамени, Октябрьской революции, Дружбы народов, "За заслуги перед Отечеством" III, II и I степеней.
Экс-директор ГМИИ свободно владеет немецким, французским и итальянским языками, немного говорит по-английски. И.Антонова очень любит театр, балет и музыку. Одно из ее главных увлечений (с 1964г.) - вождение автомобиля.
