Сергей Янковский: «Проще, легче, выше, веселее! Круглый стол. Как «проще, легче, выше, веселее»? Проще выше легче веселее станиславский
Беседы К. С. Станиславского
В студии Большого театра в 1918--1922 гг.
Записаны заслуженной артисткой РСФСР. К. Е. Антаровой
Под общей редакцией Ю. С. Калашникова Второе дополненное издание М., Всероссийское театральное общество, 1947
Тридцать бесед К. С. Станиславский о системе и элементах творчества
ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ
Легко артисту выписать из своих записей подлинные слова учителя и отдать их всем, кто горит любовью к искусству и ценит каждый опыт великого человека, прошедшего путь искусства сцены. Но очень трудно дерзнуть вызвать в каждом читающем живой образ гения, с которым ты общался как с учителем, которого ты видел в течение многих дней работающим с тобой и с целой группой артистов, как равный с равными, никогда не давая чувствовать расстояния между собой и учеником, но создавая атмосферу легкости общения, обаяния и простоты. Но все же я решаюсь хотя бы несколькими чертами наметить здесь образ Константина Сергеевича Станиславского, каким он явился в занятиях с нами, артистами московского Большего театра, в 1918--1922 годах. Он начал заниматься с нами в своей квартире в Каретном ряду, и первое время его занятия были неофициальны, безвозмездны, не имели никаких точных часов. Но Константин Сергеевич отдавал нам все свое свободное время, часто отрывая для этого часы от собственного отдыха. Нередко наши занятия, начинаясь в 12 часов дня, кончались в 2 часа ночи. Надо вспомнить, какое тяжелое было тогда время, как всем было холодно и голодно, какая царила разруха -- жестокое наследие первой мировой войны, чтобы оценить самоотвержение обеих сторон -- и учителя и учеников. Многие из артистов, несмотря на то, что они были) артистами Большого театра, были совершенно разуты и бегали в студию к Константину Сергеевичу в случайно полученных ими валенках. Константин Сергеевич обычно забывал, что ему надо есть и пить, как Забывали об этом во время его занятий и мы, его ученики, увлекаемые пламенем его красноречия и любви к искусству. Если приходило на занятия много людей и нехватало места на стульях и диванах его огромной комнаты, то приносили ковер, и все усаживались на нем на полу. Каждая минута, пролетавшая в общении с Константином Сергеевичем, была праздником, и весь день казался радостнее и светлее, потому что вечером предстояли занятия с ним. Верными помощниками его, которые также в первое время работали в студии безвозмездно и не изменили его делу до конца, были сестра его Зинаида Сергеевна Соколова и брат Владимир Сергеевич Алексеев, полные внимания и ласки к нам не менее самого Константина Сергеевича. Константин Сергеевич никогда не готовился к тем беседам, которые записаны мною. Он не придерживался лекционного метода; все, что он говорил, претворялось тут же в практические примеры, и слова его лились, как простая, живая беседа с равными ему товарищами, почему я и назвала их беседами. У него не было точно выработанного плана, что вот именно сегодня он во что бы то ни стало проведет с нами такую-то беседу. Он всегда шел от самой живой жизни, он учил ценить данное, летящее сейчас, мгновение и чуткостью своего гения понимал, в каком настроении его аудитория, что волнует артистов сейчас, что их больше всего увлечет. Это не значит, что у Константина Сергеевича вообще не было плана, это лишь было доказательством того, как тонко он умел ориентироваться сам и как он ориентировал, по обстоятельствам момента, органические качества того неизменного плана, в который он уложил свои знания для передачи нам. Его беседы всегда были необычайно тонко связаны с живыми упражнениями. Как сейчас помню, мы стояли у рояля и пробовали, прилагая свои усилия к полной сосредоточенности, к созданию в себе творческого круга публичного одиночества, петь дуэт Татьяны и Ольги из "Евгения Онегина". Константин Сергеевич всячески наводил нас на поиски новых, живых интонаций и красок в наших голосах, всячески старался нас ободрить в наших исканиях, но мы все съезжали на привычные нам оперные штампы. Наконец, он подошел к нам и, став рядом с нами, начал ту беседу, которая у меня отмечена под No 16. Увидев, что мы никак не можем отойти от оперных штампов, он дал нам на время забыть о нашем неудачном дуэте. Он начал говорить о сосредоточенности, провел с нами несколько упражнений на действия, соединенные с ритмом дыхания, на выделение в задачах тех или иных свойств каждого предмета в своем внимании. Путем сравнения разных предметов, указывая на рассеянность, на выпавшие из внимания того или иного артиста качества наблюдаемого им предмета, он подвел нас к бдительности внимания. Рассказал нам все то, что мною записано в 16-й беседе, и вернулся вновь к дуэту. После его беседы мы сразу поняли все, что ему хотелось слышать в интонациях наших голосов, и на всю жизнь с представлением об Ольге у меня связана ассоциация луны -- громадного краевого шара, и всегда встает могучая фигура учителя, вдохновенная, ласковая, полная бодрости и энергии. Константин Сергеевич никогда не отступал перед препятствиями, возникавшими перед его учениками, перед их непониманием, он всегда ободрял н умел добиться результатов, хотя бы ему приходилось повторять нам много раз одно и то же. Вот почему в беседах встречаются частые повторения, но я сознательно не вычеркиваю их, так как по ним каждый может судить о том, как труден путь "ревела, как много надо работать. Ведь мы почти все были уже артистами Большого театра, но как упорно надо было Константину Сергеевичу воспитывать наше внимание я все творческие элементы, вводящие в истинное искусство! Как неутомимо было его внимание к тому, что он считал необходимым духовно-творческим багажом для каждого артиста, желающего развить свои творческие силы, а не подражать кому-то! Во многих беседах, не имевших прямого отношения к этике, он постоянно старался заронить в нас зерно какой-либо мысли о рядом идущем товарище и пробудить к нему любовь. Константин Сергеевич обладал огромным юмором, но вместе с тем был так благороден и прост в своих мыслях и в обращении с нами, что никому и в голову не могло притти сообщить ему какой-нибудь анекдот, сплетню и т. п. Глубоко серьезная и захватывающая атмосфера, жажда учиться и знать что-то в своем искусстве царила среди нас и шла вся от нашего полного любви и внимания к нам учителя. Нет возможности передать все, что так щедро давал нам Константин Сергеевич на своих занятиях. Он не довольствовался тем, что знал нас как студийцев, он находил еще время приходить в Большой театр в смотреть нас в спектаклях. Надо было бы написать отдельную книгу о "Вертере" -- первой постановке нашей студии, которую мы показали в Художественном театре. Нет слов, чтобы обрисовать ту энергию, которая была влита Константином Сергеевичем, его сестрой Зинаидой Сергеевной, его братом Владимиром Сергеевичем и всеми студийцами в эту работу. Голодные, холодные, часто по два дня не обедавшие, мы не знали устали. Мы были тогда так нищи в студии, что не могли даже пригласить фотографа заснять всю нашу постановку "Вертера". И она ушла, как первый дар Константина Сергеевича, опере, даже нигде не зафиксированная. Декорации Константин Сергеевич собрал в Художественном театре "с бору по сосенке", костюмы я выпросила в Большом театре из старого, уже не употреблявшегося гардероба, выбрала их вместе с Зинаидой Сергеевной, а Константин Сергеевич их одобрил. Как образец "горения" я могу привести Владимира Сергеевича, который жил тогда за городом, таскал на спине мешок со всякими необходимыми ему вещами для студии и питался почти одним пшеном. Иногда он говорил: "Я думаю, если мне кто-нибудь скажет сейчас слово "пшено", -- стрелять буду". Смех, веселые песенки, когда мы уже перебрались в Леонтьевский переулок и помещение было хотя и тесное, но больше, чем в Каретном ряду, звучали постоянно во всех углах. Никогда не было среди нас уныния, и выхода Константина Сергеевича к нам на занятия мы всегда ждали с нетерпением. Однажды, говоря о ценности летящей минуты в творчестве, которую надо (ценить как момент искания все новых и новых задач, а с ними и новых интонаций голоса и новых физических действий, Константин Сергеевич заговорил об Отелло. Он так представил нам две возможности для Отелло войти ночью в спальню Дездемоны, так был грозен в одном варианте и так кроток, наивен и трогателен в другом, что мы все оцепенели и остались безмолвно сидеть, хотя Отелло уже исчез и перед нами вновь стоял наш учитель. Что можно сказать теперь, когда его нет с нами? Для него искусство было не только отражением жизни на сцене, но и путем к воспитанию, единению людей. Пусть же оно будет для всех нас, учившихся у "его, заветом чести и правдивости, заветом уважения к каждому, кто стремится к знаниям и совершенству в нашем театральном творчестве. У меня нет ни сил, ни красноречия передать в словах то вдохновение, каким зажигал Константин Сергеевич своих учеников,-- его увлечению противостоять никто не мог. Но ему подчинялись не как авторитету и деспоту, а как радости, вдруг раскрывавшей в вас новое понимание какой-то фразы, какого-то слова, которые озаряли всю рода, и вы исполняли ее завтра уже иначе. Если собранные мной беседы Константина Сергеевича кому-нибудь помогут хотя бы сколько-нибудь продвинуться вперед в искусстве, моя задача будет выполнена.
К. Антарова.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Беседы К. С. Станиславского в Студии Большого театра, записанные К. Е. Антаровой и публикуемые Всероссийским театральным обществом, происходили в 1918--1922 годах, но они касаются очень острых вопросов настоящего времени -- вопросов трудовой и художественной дисциплины актера, его этики, его воспитания. Станиславский постоянно думал на эти темы, сталкиваясь с ними как в своей практической театральной деятельности, так и в теоретической работе над своей "системой", и всегда они волновали его. Сестра его З. С. Соколова, много лет работавшая рука об руку с ним в студиях, которыми он руководил, в письме своем к К. Е. Антаровой по поводу опубликования ее записей говорит: "Константин Сергеевич очень печалился, что не успеет написать книгу об этике, особенно -- актера. В ваших записях, особенно в первых двенадцати беседах, он много говорит об этике, да и в остальных беседах не мало разбросано мыслей этического характера. Не раз брат говорил мне: "Может быть книга об этике --- самая нужная, но... не успею написать". Этого свидетельства достаточно, чтобы понять в основном и характер публикуемой книги, и ценность ее. Но, читая ее, видишь в ней еще и отражение того исключительного подъема, который принесли Станиславскому первые годы революции, когда все житейские испытания -- холод и голод послевоенного времени -- не только не заслоняли для него величия совершающегося, но, раздвигая его жизненный горизонт, вызывали в нем целую бурю новых идей и новых формулировок того, что смутно бродило в нем уже и ранее. Его потребность нести свое творчество широким народным массам нашла свое выражение еще в пору создания Художественного театра, которому только внешние обстоятельства не позволили сохраниться в качестве "Художественно-общедоступного театра". Впечатления империалистической войны привели его к признанию неполноценности всей буржуазной культуры. Октябрьская социалистическая революция побудила его предъявить особенно строгие требования к театру и всем его работникам. "Героическая эпоха нашей жизни требует и актера другого", -- говорит он в одной из публикуемых бесед. И он ищет путей к тому, чтобы воспитать театральную молодежь в духе героического, самоотверженного служения своей стране, в полной отрешенности от всяких мелких личных интересов. Он стремится показать в своих беседах, что и само художественное творчество может расцвести только у тех, кто сумеет ощутить глубочайшую связь театрального дела и его художественных заданий со строительством обновляющего свою жизнь народа и кто наполнит всякий свой день, "всякое летящее мгновение в нем" высокими мыслями, чувствами и настроениями. К неустанной работе над собой, к победам своего сознания и своей воли над всем, что мешает актеру полностью отдаться своему делу, зовет Станиславский в этих своих беседах, и голос его звучит в них всей силой цельного, страстного убеждения. Исследуя путь внутреннего развития Станиславского, начиная с юных лет, нашедших свое отражение в его "Художественных записях 1877--1892 годов", до поры его духовной зрелости, когда были написаны им книги "Моя жизнь в искусстве" и "Работа актера над собой", -- мы ясно видим, что вся его собственная жизнь была полна той борьбой с несовершенствами своей природы, к которой он зовет в своих беседах. Всякий, кто имеет мало-мальски живое представление о нем, знает и то, что никогда он не довольствовался достигнутым -- ни в своем творчестве, ни в своем теоретическом мышлении, ни в своей работе над собой, как человеком. Но несомненно, что найдется не мало людей, склонных к дешевому скептицизму, которые, читая его беседы, скажут, что требования, предъявляемые им к молодым актерам, вообще неисполнимы и даже излишни, потому что подавляющее большинство актеров, не исключая крупнейших, никогда не ставило их себе, и, однако, это не мешало им проявлять свои таланты на сцене, а каковы они были за пределами сцены -- это их личное дело. Станиславский, конечно, не раз выслушивал такие соображения, но не мог принять их. Веди всякий художник в любой области искусства наполняет свои создания собственным идейным и психологическим содержанием, а к актеру это относите", понятно, еще в большей мере, чем к какому-нибудь иному художнику. И если талантливые люди, проявят как нэ сцене, так и за кулисами равнодушие к жизни своих товарищей и всего своего коллектива, пошлое тщеславие, распущенность и беспечность в отношении к своему и общему делу, все же достигали шумных успехов, то это значит только, что при взыскательном отношений к себе они дали бы в своем искусстве несравненно больше и подняли бы театр на такую высоту, какой он еще далеко не достиг. Станиславский всегда разделял мысль, высказанную еще в XVIII веке умным немецким актером Иффландом, что лучшее средство быть благородным на сцене в своей роли -- это" быть благородным в действительности, в собственной жизни. Примеры наших великих артистов Щепкина, Ермоловой, отдававшихся искусству со всем благородством, какое было свойственно им в жизни, хотя их время далеко не благоприятствовало высокому полету настроений и художественных помыслов, стояли перед глазами Станиславского. Он всегда верил в возможность безраздельного, героического служения искусству, а в нашу эпоху, требующую и рождающую героев на разных жизненных поприщах, в эпоху, когда театр должен по меньшей мере не отставать от жизни и, выйдя из замкнутого круга своего прежнего мечтательного существования, жить всей полнотой своих сил "на земле и для земли", -- мог ли он, Станиславский, не требовать от актеров того, к чему влекла его собственная горящая, героическая натура? Исследуя в своих беседах вопрос о подготовке к творчеству и об организации актером своего творческого процесса, он все время подчеркивает ту огромную роль, какую играют при этом развитое человеческое сознание и воля к победе над ограниченностью своих природных средств. И если в это время, задолго до того, как его "система" отлилась в книгу: "Работа актера над собой", многое формулировано в беседах не так четко, то некоторые стороны "системы", которые он хотел полнее осветить в дальнейших своих трудах, раскрыты здесь уже во всей глубине. Таков, кроме всего отмеченного выше, вопрос о характере подлинно-художественного творчества. Посвященные ему здесь страницы ясно показывают, что в годы, к которым относятся беседы, Станиславский, не изменяя реализму, но углубляя понятия о нем, уже полностью отошел от всякого натурализма даже в том плане, который он называл "психологическим натурализмом". Необходимость художественного обобщения в изображение всякого характера, и всякой страсти при соблюдении величайшей конкретности образа показана в беседах с большой убедительностью. Всяческое углубление изображаемого, показ человеческих фигур во всей сложности их противоречивых свойств и стремлений, трактовка каждого жизненного Явления, как некоего единства в многообразии и притом в определенном идейном освещении, -- вот чего добивается здесь Станиславский от молодых актеров. Тем самым он требует от них высокого интеллектуального уровня и умения глубоко и тонко вникать в человеческую психологию не только при работе над ролью, но и при наблюдении людей в жизни. Образцы психологического анализа, которые он дает в своих беседах, работая в Студии Большого театра над постановками опер "Вертер" и "Евгений Онегин", являются в этом отношении чрезвычайно показательными. Что касается достоверности записей, которые К. Е. Антарова вела во время самих бесед полустенографическим способом и расшифровывала непременно в тот же день, то об этом говорят нам строки уже цитированного, выше письма З. С. Соколовой от 8 ноября 1938 года: "Удивляюсь, как вы могли так дословно записать беседы и занятия брата. Изумительно! -- говорит она К. Е. Антаровой, возвращая ей рукопись ее записей. -- При чтении их и после у меня было такое состояние, словно действительно, вот сегодня, я слышала его и присутствовала на его занятиях. Мне даже припомнилось, где, когда, после какой репетиции говорил он записанное вами...". В заключение своего письма З. С. Соколова еще раз подтверждает, что эти записи отчасти выполняют то, чего так хотел сам К. С. Станиславский, но чего он не успел выполнить лично.
Любовь Гуревич
Январь 1939 рода.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
В 1939 году Всероссийское театральное общество издало в первый раз записанные мною беседы К. С. Станиславского с артистами Большого театра. Как уже указывалось в нервом издании, беседы эти относятся к 1918--1922 годам. Переворот во всей жизни народа разжег еще сильнее и ярче огромную энергию великого учителя русской сцены. Ему захотелось приложить свои силы и к оперному театру, увлечь своими творческими идеями певцов и пробудить в них желание искать новые пути в оперном искусстве. Я пополняю первое издание книги еще несколькими беседами Константина Сергеевича. Часть их относится непосредственно к периоду работы над оперой Масснэ "Вертер". Остальные шесть бесед -- об элементах творчества -- Константин (Сергеевич вел с нами, находя к ним поводы в процессе обычных репетиций. Эти беседы ценны в особенности потому, что в них уже высказаны мысли, которые были потом систематизированы и развернуты в книге Станиславского "Работа актера над собой". Всероссийское театральное общество было первой организацией, издавшей "Беседы К. С Станиславского" вскоре после его смерти, тогда, когда еще ни одно издательство не выпустило о Станиславском ни одной книги. Это издание -- первый памятник великому человеку. ВТО предпринимает второе издание "Бесед К. С. Станиславского" в такой момент современной театральной жизни, когда "система" Станиславского стала одной из центральных проблем советского театрального искусства. Относительно "системы" ведутся в театральной среде горячие споры. Тем важнее еще раз напомнить актерам и режиссерам мысли К. С. Станиславского о театральном творчестве, высказанные им в период зачинания советского театра. Несомненно, живые слова Константина Сергеевича, произнесенные им в неповторимо ярких и красочных интонациях, много теряют в моих записях. Но, судя по полученным мною письмам и отзывам, "Беседы" все же пробуждают в артистах стремление постичь в искусстве то, к чему звал великий исследователь природы творческого чувства в человеке. Принося ВТО мою личную благодарность за оба издания "Бесед", я не могу не отметить чуткого внимания и забот о молодых актерах, которые проявляет эта общественная организация. Издавая вторично "Беседы К. С. Станиславского", ВТО подает помощь артистическим силам, живущим вне Москвы и не имеющим возможности пользоваться консультациями мастеров театра. Но не только за оказание этой творческой помощи и внимание к артисту я говорю ВТО мое сердечное спасибо. Особенная моя благодарность Всероссийскому театральному обществу, в первую очередь его председателю, народной артистке Союза ССР Александре Александровне Яблочкиной, за то, что, давая возможность познакомиться с творческими идеями К. С. Станиславского массе артистов, оно содействует расширению их творческого сознания, чем выполняет один из основных заветов великого театрального деятеля, говорившего всегда: "Главное в нашем творчестве -- постоянно движущаяся вперед действенная мысль".
К. Е. Антарова.
БЕСЕДА ПЕРВАЯ
БЕСЕДА ВTOPАЯ
БЕСЕДА ТРЕТЬЯ
Хочу поговорить с вами сегодня и вместе с вами и сам еще и еще раз передумать, что такое студия. Очевидно, это театральное училище, если можно так выразиться, отвечает современности, потому что студий развелось неимоверное количества, самых разных сортов, родов и планов. Но чем больше живешь, чем шире освобождаешь свое сознание от наносных условностей, тем яснее видишь и свои и чужие ошибки творчества {Беседа в октябре 1918 года в квартире Константина Сергеевича в Каретном ряду.}. Студия -- это тот начальный этап, где должны быть собраны люди, совершенно сознательно отдавшие себе отчет в том, что вся жизнь человека -- его собственное творчество, и что этого творчества он хочет для себя только в театре, что именно в театре заключена вся его жизнь. Человек-артист должен понять, что нет извне действующих и влияющих на творчество причин, что есть только один импульс творчества -- это каждым в себе носимые творческие силы. Создание студий внесло свет в тот хаос невежественности прежних театров, где люди соединялись как бы для творческого дела, а на самом деле для личного прославления себя, для легкой славы, легкой, распущенной жизни и применения своего так называемого "вдохновения". Студия должна жить полной организованностью действий; полное уважение к окружающим и друг к другу должны царить в ней; развитие цельного внимания должно составить первоначальную основу духовного багажа тех, кто хочет учиться в студии. Студия должна учить артиста сосредоточиваться и находить для этого радостные вспомогательные приспособления, чтобы легко, весело, увлекаясь, развивать силы в себе, а не видеть, в этом несносной, хотя и неизбежной задачи. Несчастие современного актерского человечества -- это привычка искать побуждающих причин к творчеству вовне. Артисту кажется, что причину и толчок к его творчеству составляют внешние факты. Причины его удачи на сцене -- внешние факты, вплоть до клаки и протекции. Причины его неудач в творчестве -- враги и недоброжелатели, не давшие ему возможности выявить себя и выдвинуться в ореоле своих талантов. Первое, чему должна научить студия артиста, -- это, что все, все его творческие силы в нем самом. Интроспективный взгляд на дела и вещи, искание в себе сил, причин и следствий своего творчества должно стать началом всех начал обучения. Ведь что такое творчество? Каждый учащийся должен понять, что вообще нет жизни, не заключающей в себе никакого творчества. Личные инстинкты, личные страсти, в которых протекает жизнь артиста, если эти личные страсти побеждают его любовь к театру, -- все это порождает болезненную восприимчивость нервов, истерическую гамму внешней экзажерации, которую артисту хочется объяснить своеобразием своего таланта и назвать своим "вдохновением". Но все то, что идет из внешних причин, может вызывать к жизни только деятельность инстинктов и не пробудит подсознания, в котором живет истинный темперамент, интуиция. Человек, двигающийся на сцене под давлением своих инстинктов, не составив себе точного плана действий, равен по своим побудительным причинам животным -- собаке на охоте, подбирающейся к птице, или кошке, подкрадывающейся к мыши. Разница скажется только тогда, когда страсти, т. е. инстинкты, будут очищены мыслью, т. е. сознанием человека, облагорожены бдительным вниманием его, когда в каждой страсти будет найдено временное, преходящее, условное, ничтожное и безобразное, и не на них будет остановлено и не к ним привлечено внимание, а к тому органическому, неотделимому от интуиции, что везде, всегда и всюду, во всех страстях живет и будет обще каждому человеческому сердцу и сознанию. И только оно и составит органическое зерно каждой страсти. Нет путей одних и тех же в творчестве для всех. Нельзя навязать Ивану и Марье одни и те же внешние приемы, внешние приспособления мизансцены, но можно всем Иванам и Марьям раскрыть ценность их огня вдохновения, их духовную силу и указать, где, в чем ее искать и как ее в себе развить. Перебрасывать начинающих студийцев от занятия к занятию, утомляя их, давать им множество дисциплин сразу, засорять их головы новыми, едва увидевшими свет науками, достижения которых еще не апробированы достаточным опытом, очень вредно для них. Не стремитесь же начинать свое воспитание и образование как студийцев-актеров, сразу разбрасываясь во все стороны, не стремитесь определить по внешним признакам своего амплуа, но дайте себе время отойти от привычной вам установки жить и действовать вовне. Поймите всю творческую жизнь как слияние своей внутренней и внешней жизни воедино и начните упражнения легко и весело. Студия -- это место, где человеку надо научиться наблюдать свой характер, свои внутренние силы, где ему надо выработать привычку мыслить, что я не просто иду по жизни, но что я так люблю искусство, что хочу творчеством, через и из себя, всем людям наполнить день радостью и счастьем моего искусства. В студию не должен был бы итти тот, кто не умеет смеяться, кто вечно жалуется, кто всегда уныл и привык плакать и огорчаться. Студия -- это как бы преддверие храма искусства. Здесь должна бы сиять каждому из нас надпись огненными буквами: "Учись, любя искусство и радуясь ему, побеждать все препятствия". Если набирать в студию малокультурных и малоспособных людей только потому, что они стройны и высоки ростом, имеют хорошие голоса и ловки, то студия выпустит еще десятки неудачников, которыми сейчас и так завален рынок актеров. И вместо радостных тружеников, которые преданы искусству, потому что они любят его, наша студия выпустит людей интригующих, не имеющих желания войти своим творчеством в общественную жизнь своей страны как ее слуги, желающих стать только господами, которым их родина должна служить своими драгоценными россыпями и копями. Нет оправдания и тем людям, кто ставит выше всего реноме своей студии, а не те входящие в нее живые сердца, для которых всякая студия существует. Тот, кто учит в студии, должен помнить, что он не только заведующий и учитель, он -- друг, помощник, он тот радостный путь, на котором его любовь к искусству сливается с любовью к нему в пришедших учиться у него людях. И только на этой почве, а не на личном выборе, учитель должен вести их к единению с собой, друг с другом и со всеми другими преподавателями. Только тогда студия составит тот начальный круг, где царит доброжелательство друг к другу и где со временем сможет выработаться гармоничный, т. е. отвечающий своей современности спектакль.
БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ
Если бы можно было себе представить идеальное человечество, требования которого к искусству были бы так высоки, что оно отвечало бы всем запросам мысли, сердца, духа действующего на земле человека, -- само искусство было бы книгой жизни. Но эта пора развития еще далека. Наше "сейчас" ищет в искусстве направляющего ключа к жизни, как наше "вчера" искало в нем только развлекающих зрелищ. Что должен театр давать нам в современной жизни? Прежде всего не голое отображение ее самой, но все, что в ней существует, отображать во внутреннем героическом напряжении; в простой форме как бы будничного дня, а на самом деле в четких, светящихся образах, где все страсти облагорожены и живы. Самое ужасное для театра -- это такая театральная пьеса, где выпирает тенденция, навязывание идей и притом не живым людям, а манекенам, измышленным за своим столом без любви, горячей любви к тем сердцам человеческим, которые автор хотел изобразить в своей пьесе. Если ценность всей жизни человека на сцене определяется его творчеством, т. е. гармоничным слиянием его мысли, сердца и физического движения с каждым словом, то ценность пьесы прямо пропорциональна любви автора к сердцу изображенных им лиц. У великого автора трудно разобрать, кого из персонажей своей пьесы он любит больше. Все -- живой трепет его сердца, все, великие и гнусные, -- все сложились не в воображении только, когда мысль творила, а сердце наблюдало молча, как некто в сером, стоящий в стороне; у него и мысль и сердце сжигали себя, и в себе самом ощущал он все величие и ужас человеческих путей. И только тогда из-под пера его выливалось и высокое и низкое, но всегда живое, и это живое всякий истинный театр -- не театр-себялюбец, а театр, работающий для своей современности, -- может перелить во внешние действия героев пьесы. Чем же нам, студийцам, руководствоваться, выбирая пьесу? Если ваше сердце студийца полно понимания ценности своей земной творческой жизни, то оно полно и первой любовью человека -- любовью к родине. И, выбирая пьесу, вы будете искать в тех людях, которых изобразил вам автор, полноты человеческого образа, а не однобокости. Вы будете стараться, чтобы пьеса не была несносным подражанием тем или иным классическим образцам, а отображала жизнь; тогда и вы сможете отразить ее через себя на сцене как кусок жизни. Пусть имя автора никому не известно, но изображенные им в пьесе люди не сколки с каких-то штампов, а живые люди; в них вы можете отыскать всю гамму чувств и сил человеческих, начиная от. слабости и кончая героизмом. Лишь бы это не были трафаретные идеалы, перед авторитетом которых надо преклоняться, потому что они поколениями так-то и так-то "игрались"! Ищите всегда себя, как такой-то образ в пьесе. Е_с_л_и в_ы т_о_т и_л_и т_а, к_а_к_и_е в_а_ш_и о_р_г_а_н_и_ч_е_с_к_и_е ч_у_в_с_т_в_а? Скажем, вы отыскали пьесу, отражающую тот или иной кусок жизни. Над чем должно работать театру, когда уж-г выбрана новая пьеса? Не на эффектах ее или тенденции надо останавливаться; ни тем, ни другим вы не привлечете зрителей и не перебросите им ни мужества, ни героической мысли, ни чести, ни даже красоты. В лучшем случае вы получите удачную агитационную пьесу; но это не задача серьезного театра, это только момент того или иного включения театра в утилитарную потребность текущего часа. Только то, что может остаться в пьесе, как зерно вечно чистых человеческих чувств и мыслей, только то, что не зависит от внешнего оформления и будет понятно каждому, во все века, на всех языках, то, что может единить турка и русского, перса и француза, в чем не может ускользнуть красота ни при каких внешних условностях, как, например, чистая, сияющая любовь Татьяны, -- только это должен отыскать театр в пьесе. И тогда не страшно, что театр заблудится. Он не может заблудиться, потому что пошел в путь исканий не "себя", "своих" реноме и установок, но захотел быть как бы волшебным фонарем, отражающим жизнь, -- звучащим и радостным. Он дал себе задачу облегчать восприятие красоты тем людям, которые могут легче осознать ее в себе и себя в ней через театр; тем, кто, живя в своем простом дне, способен осознать себя творческой единицей жизни с помощью идей, брошенных со сцены. Начало работы над пьесой -- самый важный момент. Здесь начинает определяться вся ценность пьесы для жизни тех людей, которые когда-то придут в театр смотреть спектакль, здесь закладывается тот камень, на котором должна выстроиться волшебная сказка любви одаренных театральных людей к людям, хотя и тоже одаренным, но звучащим иной гаммой творчества. Из чего можно создать эту волшебную, чарующую сказку жизненной правды на сцене? Если нет первого условия для этого, -- нет между начинающими пьесу, между ее будущими актерами и режиссерами любви, бодрости, энергии, взаимного уважения и единения в них, если нет единения в идее передать все самое высокое, прекрасное и чистое, для того чтобы стать проводниками энергии и красоты всем, кто войдет в театр как зритель,-- вы не поднимете пьесу выше шаблона "хороший спектакль". Раз вы выбрали путь творчества, вы только тогда достигнете результатов, когда станете все одной семьей. Путь тех, кто идет трудом театра, не похож на пути остальных людей. Те, кто идут не в красоте сцены, могут иметь какую-то двойную жизнь. Для них может быть личная жизнь в семье, не разделяющей жизни их дела, может быть тысяча дел, где семья может принимать ту или иную степень участия. Но артист -- это тот, для кого театр -- его сердце. Его текущий день -- дело театра. Служение родине -- его сцена. Любовь и постоянный творческий огонь -- его роли. Здесь его родина, здесь его упоение, здесь его источник вечной бодрости. Нельзя думать, что театр -- это какая-то секта посвященных, что он оторван и отъединен от жизни. Все дороги человеческого творчества ведут к выявлению жизни, как "все дороги в Рим ведут". И Рим каждого человека один и тот же: каждый все свое творчество носит в себе, все выливает в жизнь из себя. Нельзя создавать внешних сект из театров. Те театры, в которых умирает внутреннее сознание зерна, живущего одинаково в каждом человеке, бросаются во внешнее фиглярство, во внешнюю манерность: то ищут сцены без занавеса, то ищут массового уподобления в действии, то перекраивают вверх ногами декорации, то ищут фальшивой ритмики действий, -- и все попадают впросак, так как двигающей их пружины -- общей и понятной всем -- нет. Ритмика -- дело великое. Но чтобы на ней создать весь спектакль, надо самому понять, где и в чем смысл ритма. Театры, в зависимости от руководителей, могут и должны итти разными путями. Но внутренними, а не внешними. Внешние приспособления будут следствием, результатом внутреннего пути и выльются так или иначе, в зависимости от того, как будет понята актерами и руководителями основа творчества. Если руководители думают, что однажды и навсегда поняли свой путы театра, если они не движутся вперед в ритме текущей жизни и не меняются в своих внешних приспособлениях, держась за единое, хотя и тоже вечно движущееся, но в то же время неизменное ядро жизни, т. е. любовь к человеку,-- они не могут создать театра -- слугу своего отечества, театра значения векового, театра эпохи, участвующего в созидании всей жизни своей современности. Мне часто приходится слышать, что меня упрекают в чрезмерной требовательности к артисту, в требовании почти подвижничества от человека, который отдал себя театру, искусству. Первое, в чем заблуждаются те, кто упрекает меня в желании виден в артисте подвижника, -- это недостаточный анализ, что следует подразумевать под словом: "артист". Артист, как всякий художник, имеет талант. Он уже отмечен повышенной эмоцией, уже принес творящее зерно, хотя в его приходе, в той же голой, беспомощной и нищей форме, в которой приходят все на землю, никто еще не угадывает его внутреннего богатства. Человек, имеющий талант, уже обречен подвигу творчества. В нем горит тот огонь, который будет его толкать всю жизнь, до последнего вздоха, к творческой эмоции. В жизни каждого человека, одержимого талантом, важна именно эта творческая сила, держащая человека в своих объятиях и говорящая ему: "Ты мой". Здесь нет различий: артисты драмы, певцы, художники, скульпторы, поэты, писатели, музыканты. Условных разграничений здесь не существует. Разграничения приходят по мере развития сознания человека, его воли, высоты его нравственных устоев, его вкусов, широты понимания своей эпохи, общей культуры и цивилизации народов. Различия между артистами создаются так, как развивается в человеке его органическая, неповторимая индивидуальность. На ней и вокруг нее и наслаиваются бытовые и общественные крути жизни, условные, привходящие жизненные обстоятельства, т. е. то, что мы в роли называем "предлагаемыми обстоятельствами". Несомненно, каждый, кто принес с собой на землю талант, живет под его влиянием. Вся деятельность идет по путям, которые создает талант в человеке, и истинный талант пробивается к творчеству решительно во всех "предложенных" жизнью обстоятельствах. Никогда не верьте, если кто-либо говорит, что тяжелая жизнь задавила в нем талант. Талант -- это огонь, и задавить его невозможно не потому, что не хватило огнетушителей, а потому, что талант -- это сердце человека, его суть, его сила жить. Следовательно, задавить можно только всего человека, но не его талант. И тут, как всюду, во всех отраслях творчества; для одних талант будет ярмом, и человек будет его рабом. Для других он будет подвигом, и человек будет его слугой. Для третьих он будет радостью, счастьем, единственно возможной формой жизни на земле, и человек в блеске, в мудрости своего таланта будет преданным слугой своего народа. Каждому артисту надо разобраться и точно понять, в полной ясности: подвига для артиста-творца в искусстве быть не может. Все творчество -- это ряд утверждающих жизнь положений. Как только в творчество входит элемент отрицания, волевого приказа, так творческая жизнь остановилась. Нельзя достигать вершин творчества, думая о себе: "Я отказываюсь от жизни, от ее утех, от ее красоты и радостей, потому что подвиг мой -- "жертва всем искусству". Как раз наоборот. Никакой жертвенности быть в искусстве не может. В нем все увлекает, все интересно, все захватывает. Вся жизнь влечет к себе. В ней кипит художник. Его сердце раскрыто для перипетий, коллизий, восторгов жизни; и существовать в подвиге вроде монашеского ордена отказа от жизни художник не может. Художника подвиг -- раскрывание тайн творческой жизни, указание не одаренному человеку толпы того величия, что артист подсмотрел в природе вещей. Артист -- это сила, отражающая все сокровенное природы людям, лишенным дара самостоятельно видеть эти духовные сокровища. Теперь вам ясно, что если у артиста и есть подвиг, то это его внутренняя жизнь. Подвиг артиста живет в красоте и чистоте сердца, в огне его мысли. Но это отнюдь не приказ воли, не отрицание и отвержение жизни и счастья. Это раскрывание людям блестящих глубин, великих истин. Вот как много я наговорил вам о высокой миссии артиста-творца. Хочется мне еще раз вернуться к вопросу о том, как вы готовитесь к этой высокой миссии, т. е. к творчеству. Представьте себе, что каждый из вас состарился сразу на 25 лет, и жизнь ввела вас, примерно, в такие же условия, как мои в данную минуту. Вы занимаетесь с какой-то группой артистов по моей "системе". Как вы будете добиваться такого сознания в артисте, чтобы он понял, что его творческое состояние не шапка-невидимка, которую можно всегда держать наготове в кармане и вынимать в тот момент, когда надо очутиться на подмостках и "быть" готовым к творчеству. Не раз я вам говорил, что все, что подбирает артист красочного в жизни, все, чему учится, чего достигает в своем расширяющемся сознании, -- все только путь к более гибкому раскрепощению своего творческого "я" от тисков бытового, эгоистического "я". А это маленькое, эгоистическое "я", т. е. страстные, злобные, раздражительные побуждения, тщеславие и его спутник -- жажда первенства, -- разве оно молчит? Оно тоже держит человека крепко. Эта борьба в самом себе совершенно так же, как борьба полезного и вредного во внимании и воображении, лежит в основе достижений артиста. Если для работы над ролью нужен целый ряд видений, то для работы над собой -- в борьбе высокого и низкого в самом себе -- артист должен найти гораздо более сложные киноленты. Артисту-творцу должна быть ясной не одна цель: войти в полное самообладание, в то спокойствие, которое предшествует творчеству. Но он сразу, одновременно должен видеть перед собой и вторую цель: разбудить в себе вкус к жизни в искании прекрасного, вкус к длительному труду над своими ролями и образами без раздражения, в доброжелательстве к людям, во внутреннем переживании всей текущей жизни, как величайшей красоты. Ценность роли и всего того, что артист вынес на сцену, всегда зависит от внутренней жизни самого артиста, от создавшейся в нем привычки жить в хаосе или в гармонии. Постоянная хаотическая торопливость, набрасывание то на одну роль, то на другую; сутолока в ежедневных занятиях, неумение достигнуть в них дисциплины переносятся как дурная привычка, вовнутрь и становятся атмосферой самого артиста в его творчестве. Все это относится к воспитанию, вернее к самовоспитанию артиста, и каждому талантливому необходимо понять, что работа, над ролью будет прямым отражением работы над собой. Идут ли занятия в фойе, на сцене или в репетиционной комнате, важна не та ступень, на которой находятся сейчас сами занятия, т. е. считка ли это, разбор роли, первые сценические репетиции, а важно, что в душе у артиста. Какими мыслями он жил, когда шел на репетицию, какие образы сопровождали его в театр. Если ему шептал талант: "Ты мой", -- артист сможет встать в ту красоту, в то прекрасное, что пленит со временем зрителя. Если же одни инстинкты его эгоизма кричали ему: "Ты наш", -- в нем самом не могут открыться пути к творчеству. Искусство берет всего человека, все его внимание. Нельзя отдавать ему клочки жизни, а надо отдавать всю жизнь. Можно подумать, что как раз здесь я и предъявляю ту требовательность, в которой некоторые меня упрекают, говоря, что я хочу сделать из артиста подвижника. Но я уже объяснил вам, что я подразумеваю под талантливым артистом-творцом. Добавляю к моему определению еще один, не менее важный, чем все остальные, элемент творчества: вкус. Вкус артиста определяет всю его жизнь. Достаточно увидеть человека, его походку, манеру одеваться, говорить, кушать, читать, чтобы составить себе понятие о вкусе человека, о том, что он больше всего любит. Есть артисты, больше всего на свете любящие окружающую их безукоризненную, педантичную, мелочную аккуратность. Вся жизнь идет по размеренным клеточкам, и не дай бог сдвинуть в их квартире что-нибудь с установленного места. Человек может быть и добр и даже способен на довольно большой масштаб дел и в театре, и дома. Но его убогий излом всюду встает перед ним. Если табуретка поставлена на сцене на сантиметр дальше или ближе, если занавес на окне не пришелся точно по указанной линии, -- артист или режиссер этого порядка способен совершенно выключиться из искусства и окунуться в раздражительность быта. Вкус определяет не только внешнюю жизнь, но и весь внутренний быт человека, те его порывы, в которых превалирует или мелкое, условное, или же органическая потребность в высоких эмоциях. Чтобы артист мог дойти до такого состояния, когда за рамкой зритель увидит творца в экстазе -- через сознательное попадающего в подсознательное творчество, -- для этого артист должен обладать вкусом к прекрасному, вкусом, создающим его жизнь не только из обычных, необходимых в простом дне сил, но и из героических напряжений, без которых ему жизнь не мила, а сцена, как арена творчества недоступна. Вкус переносит человека через все препятствия быта, через все мещанские привычки, кажущиеся главными в потребностях обывателя. И только потому, что вкус мчит человека-артиста в прекрасное, он и может достичь того энтузиазма, тех повышенных порывов, где ему удается почувствовать себя в состоянии: "Я -- роль", и смело сказать зрителю: "Я есмь". Это все те глубины человеческой психики, на которых зиждется преемственность живого искусства. Бывали печальные периоды, когда живое искусство уходило, и его подменяла сухая, мертвая форма. Но оно снова оживало, как только появлялись художники, вкус которых к жизни в искусстве доводил их любовь до полной самоотверженной преданности ему, до великой отдачи святыни сердца на служение искусству. В моей системе, по которой я веду занятия с вами, я стремлюсь увлечь вас в путь исследования в вас самих ваших творческих сил. Я хочу разбить ваши штампы и дать вам новые начала творчества, спасающие артиста от омертвения. Часто артист думает, что палитра его красок -- блестящий, сверкающий плащ. А на деле -- это просто старый халат, где видно множество пятен с разлезшимися во все стороны красками из затасканных штампов. Желаю вам всем поскорее отделаться от всяких наигрышей и быть всегда живыми в ваших ролях. Быть всегда одетыми в плащи из переливающихся правдивых чувств и мыслей. Этим вы не только заставите зрителей быть внимательным ко всему, что делается на сцене, но и во всех ваших песнях будет мысле-слово-звук, и я скажу вам, вместе со зрителями: "Верю".
БЕСЕДА ПЯТАЯ
Каждому человеку, который хочет стать артистом, надо ответить себе на три вопроса: 1. Что такое подразумевает он под словом "искусство"? Если в нем он видит только себя, в каком-то привилегированном положении относительно рядом идущих людей, если в этой мысли об искусстве он не ищет выявить того, что его беспокоит внутри, как едва осознаваемые, бродящие в потемках души, но тревожащие его силы творчества, а просто желает добиться блистания своей личности; если мелочные буржуазные предрассудки вызывают в нем желание победить волей препятствия для того только, чтобы раскрыть себе внешний путь к жизни, как фигуре заметной и видной, -- такой подход к искусству -- гибель и самого человека и искусства. Студия, набирая кадры, должна четко разбираться, кого она может воспитать и над кем все ее усилия духовного воспитания не приведут к желанному концу, т. е. к рождению нового сознания в артисте, где творческий труд его будет путем труда для общего блага. 2. Зачем входит человек, выбравший какое бы то ни было искусство -- драму, оперу, балет, камерную эстраду, художество красок или карандаша, -- в артистическую отрасль человечества и какую идею он хочет и должен нести в эту отрасль искусства? Бели он не осознал, сколько страдания, борьбы и разочарований встанет перед ним, если он видит только радужный мост, переносящий его вдохновением по ту сторону земли и жизни, где живут мечты, -- студия должна его разочаровать. С первых же моментов учащийся должен понять, что великий труд, труд на земле, д_л_я земли, а не н_а_д нею будет его руководящей нитью, его пламенем, его путеводным огнем. Студия должна отыскать каждому его внешние приспособления и развить внимание к силам, в нем самом живущим. Ее первейшая задача -- неотрывно следить за работой студийца. Бесконтрольная работа учащегося, применяемая им самим к своим художественным задачам, -- всегда заблуждение, всегда сеть предрассудков, из которых потом выбиться гораздо труднее, чем в них войти. Студиец с первых шагов должен знать, что только труд -- до конца не только внешней "карьеры", но труд до смерти -- будет путем, который он себе выбирает; труд должен быть источником той энергии, которой в ряде увлекательнейших задач студия должна наполнить мозг, сердце и нервы ученика. 3. Есть ли в сердце человека, идущего в театр, такое количество неугасимой любви к искусству, которое могло бы победить все препятствия, непременно встающие перед ним? Студия на живом примере воздействия своих руководителей должна показать, как поток неугасимой любви к искусству в сердце человека должен быть пролит в дело дня. И это творческое дело может, должно гореть костром. Только тогда, когда маслом, разжигающим костер, будет любовь человека, -- только тогда можно надеяться победить все встающие на пути творчества препятствия и достичь цели: освобожденного от условностей, чистого искусства, которое создано чистыми творческими силами, развитыми в себе. Только тогда и можно найти гибкость актерской воли, свободное сочетание глубокого понимания основы -- зерна роли -- и сквозного ее действия, когда любовь к искусству победила личное тщеславие, самолюбие и гордость. Когда в сознании и сердце живет понимание гармонии сценической жизни, только тогда -- в отрешенном от "я" действии -- можно подать истину страстей в предлагаемых обстоятельствах. Студия должна подвести путем упражнений по моей системе к отрешению от "себя", к переключению всего, цельного внимания к предлагаемым автором или композитором условиям, чтобы отразить в них истину страстей. Во да сохранят все великие силы жизни каждую студию от того, чтобы в ней водворились скука и педантизм. Все тогда погибло; тогда лучше разогнать студию, преподавателей и студийцев, уничтожить весь механизм. Это только порча юных сил, навеки исковерканные сознания. В искусстве можно только увлекать. Оно, я повторяю постоянно, -- костер неугасимой любви. Преподаватели, которые жалуются на усталость, не преподаватели, они -- машины, работающие для денег. Кто набрал десять часов занятий в день и не сумел жечь своей любви в них, а только волю и тело, -- тот простой техник, но мастером, учителем юных кадров он никогда не будет. Любовь потому и священна, что никогда не умаляется) ее огонь, сколько бы сердец она ни зажгла. Если учитель лил свое творчество -- любовь, он не заметил часов труда, и все его ученики их не заметили. Если учитель отбывал необходимость жизненного быта, его ученики скучали, уставали и прозябали вместе с ним. И искусство в них, вечное, каждому присущее и в каждом, живущее как любовь, не проникло сквозь пыльные окна условностей дня, а осталось тлеть в сердце. Каждый час, каждая минута единения учителя и учеников должна быть только летящим сознанием, вечным движением; в ритме окружающей жизни. Чувство -- мысль -- слово, как духовный образ мысли, должно быть всегда проявлением правдивости, законом умения передать факты так, как человек их видел. Правдивость и любовь -- два пути, вводящие в ритм всей жизни искусства. Студия должна вызвать к жизни правдивость в человеке и его любовь, заботливо растить и культивировать их. И, чтобы ввести в путь наблюдения над собой, студия должна ввести правильное дыхание, правильное положение тела, сосредоточенность и бдительное распознавание. На этом основана вся моя система. На этом должна начинать студия воспитание кадров. И первые уроки дыхания должны быть основой для развития того интроспективного внимания, на котором надо строить весь труд в искусстве. Часто, очень часто я говорю вам о воспитанности актера. Почему я так часто останавливаюсь на этом? Потому что считаю воспитанность актера тоже одним из элементов творчества. Из чего же она слагается и что нам надо под нею подразумевать? В каких плоскостях она соприкасается с творчеством, как его элемент? Под "воспитанностью" актера я понимаю не только конгломерат внешних манер, шлифовку ловкости и красоты движений, которые могут быть выработаны тренингом и муштрой, но двойную, параллельно развивающуюся силу человека, результат внутренней и внешней культуры, который создает из него самобытное существо. Почему же я считаю таким важным моментом в творчестве артиста воспитанность, что даже называю ее одним из элементов творчества? Потому что ни один человек, не дошедший до высокой точки самообладания, не может выразить в образе всех его черт. Если самообладание и внутренняя дисциплина не приведут артиста к полному спокойствию перед творчеством, к гармонии, в которой артист должен забыть о себе, как о личности, и уступить место человеку роли,-- он все изображаемые им типы будет красить красками своей самобытности. Начать творчески беспокоиться жизнью роли он не сможет. В каждую роль он будет переносить свое личное: раздражение, упрямство, обидчивость, страх, неуступчивость или нерешительность, вспыльчивость и т. д. Гармония, о которой должен думать актер, т. е. его творящее "я", приходит результатом полной работы организма, работы и мысли, и чувства. Актер-творец должен быть в силах постигать все самое великое в своей эпохе; должен понимать ценность культуры в жизни своего народа и сознавать себя его единицей. Он должен понимать вершины культуры, куда стремится мозг страны, в лице его великих современников, Если артист не обладает огромной выдержкой, если его внутренняя организованность не создаст творческой дисциплины, уменья отходить от личного, где же взять сил, чтобы отобразить высоту общественной жизни? Когда я готовил роль Штокмана, в пьесе и роли меня увлекали любовь Штокмана и стремление его к правде. От интуиции, инстинктивно, я пришел к внутреннему образу со всеми его особенностями, детскостью, близорукостью, говорившей о внутренней слепоте Штокмана к человеческим порокам, к его товарищеским отношениям с детьми и женой, к веселости и подвижности. Я почувствовал обаяние Штокмана, которое заставляло всех соприкасавшихся с ним делаться чище и лучше, вскрывать хорошие стороны своей души в его присутствии. От интуиции я пришел и к внешнему образу: он естественно вытекал из внутреннего. Душа и тело Штокмана и Станиславского органически слились друг с другом. Стоило мне подумать о мыслях или заботах доктора Штокмана, и сама собой являлась его близорукость, я видел наклон его тела вперед, торопливую походку. Сами собой вытягивались вперед второй и третий пальцы как бы для того, чтобы впихивать в самую душу собеседника мои чувства, слова, мысли... Основа всей жизни и творчества артиста -- невозможность разделить свое житейское "я" от актерского "я". Если актеру не всегда легко выявить зрителю и разыскать нужную внешнюю форму для своих героев, то ему всегда легко понять, проникнуть в глубину раскола, драмы изображаемого образа, если он достиг творческого, устойчивого самообладания. Чем выше самообладание артиста, тем ярче сможет он отобразить порывы к красоте или тягу к падениям, взлеты к героическим напряжениям или дно пороков и страстей. Сила актера, его способность подниматься к героике чувств и мыслей вытекают непосредственным результатом его воспитанности. Воспитанность, как самообладание, как творящее начало в жизни актера, стоит на той же высоте, что и элемент творчества -- любовь к искусству. Сколько бы ни подымался артист в творчестве, преградой будет стоять не только его культура, как человека образованного или невежды, но и его способность входить в героическое напряжение. В него входят только те, кто может найти полное устойчивое самообладание. Это самообладание, как элемент творческий, приходит к тем артистам, у которых личные страсти вроде зависти, ревности, соперничества, жажды первенства уже упали. На их месте выросло увлечение искусством, самоотверженная радость, что есть возможность пронести с подмостков театра великие порывы человеческой души и показать их, а не себя зрителям. Тогда-то и зажигается в актере тот огонь, который сливает его и зрительный зал в единое целое. Тогда артист становится не избранником для кого-то, но признанным сыном своего народа, в котором каждый из зрителей узнал лучшие части самого себя, страдал или плакал, радовался или смеялся, всем сердцем участвуя в жизни человека роли. Каков же путь работы артиста над самим собой, чтобы достичь этой мощи: с_л_и_т_ь сцену и зрительный зал в единое целое? В самом артисте его культура чувства и мысли должна быть слита воедино. Это единое самосознание и вводит в начальные ступени творчества. Как можно приобрести это единое сознание, приходящее результатом любви к искусству и самообладания? Можно ли достичь его потому, что я сказал артисту: "Думайте так"? Нельзя поднять сознание артиста на другой уровень чужой волей. Только гармонично развивающийся артист может самостоятельно, через собственный опыт, достичь следующей, высшей ступени расширенного сознания. В чем же тогда роль каждого, и моя в том числе -- учителя, -- если опыт одного в этой области ничему не учит другого? Мы наблюдаем во всех отраслях науки, техники, медицины, как опыт одних становится преемственной, наследственной ценностью следующих поколений. Только в искусстве да, пожалуй, в самой жизни люди не желают принимать опыта близких людей, любовно предупреждающих о заблуждениях и иллюзиях. Я стремлюсь ввести вас в более высокое понимание творчества и на сцене, и в жизни. Что же мне надо для этого сделать? Я должен не только указать вам, артистам, природу творческого чувства и его элементы. Я должен выбросить на поверхность всю ту руду, которую я за свою жизнь раздобыл, и показать вам, как я сам достигаю в каждой роли не результатов, а ищу самый путь, т. е. как я копаю мою руду. Целым рядом занятий и упражнений на сосредоточенность, внимание и создавание в них круга публичного одиночества я привел вас к пониманию двух основных линий в творчестве: работа над собой и работа над ролью. Раньше, чем начать сосредоточиваться на определенной роли, раньше, чем создать круг внимания, раньше, чем начать включать в него те или иные новые "предлагаемые обстоятельства" данной мне роли, я сам должен освободиться от всех пластов и слоев той жизненной, бытовой энергии, которая налипла на мне за сегодняшний день, вплоть до этого часа, когда я начинаю свое творчество. Я жил до этой минуты просто, как член того или иного общества, того или иного города, улицы, семьи и т. д. "Если" я не разорву цепей всех своих предлагаемых обстоятельств дня, "если" не освобожусь от моих условностей так, чтобы во мне проснулось сознание: "Кроме того, что я единица всех этих моих обстоятельств дня, я еще единица всей вселенной", -- то я не буду готов целиком к восприятию роли, к выявлению в ней органических, общечеловеческих чувств. Чтобы вылить в публику энергию, сосредоточенную в роли, надо сбросить с себя всю ту энергию, что рождалась только моими обстоятельствами жизни. Когда же я сброшу с себя всего легче и проще мои условные обстоятельства? Как войду всего скорее в новые предлагаемые условия? В искусстве "знать" -- значит уметь. То знание "вообще", которое наполняет мозг наблюдениями и оставляет холодным сердце, никуда не годится для артиста-творца, артиста, переживающего все то, что чувствует герой его роли.
БЕСЕДА ШЕСТАЯ
Студия не место для случайного прохождения ролей. Сюда нельзя притти с желанием в такое-то время или для такой-то необходимости, продиктованной случайными обстоятельствами, пройти ту или иную роль, потому что в эту минуту движущаяся жизнь загнала в тупик и стали нужны режиссерские указания, и отсюда вылилась тяга к посещению студии. Студиец -- это тот, кто в своем искусстве видит дело своей жизни, тот, для кого студия -- семья. Когда студиец приходит на занятия, он не может думать о своих личных делах, неудачах и испытаниях дня; он, уже подходя к студии, должен переключиться на мысли о своей работе и стремиться прочь от всякой другой жизни. Входя в студию, он должен заключить, себя в круг красоты, высоких, чистых мыслей о своей работе и радоваться, что есть место, где он может объединиться с такими же стремящимися к красоте людьми, как он сам. Студиец -- это то развитое сознание человека, где идея любви к искусству, становясь руководящим началом, ставит всех общающихся с ним не в сухое -- от мозга и напряжения, от философических исканий -- единение, а где простое знание красоты в себе дает знание ее в каждом и вводит во взаимное уважение и доброжелательство. Придя в студию, не пустыми разговорами со своими товарищами надо заполнять время, но помнить, как драгоценны пролетающие и невозвратные часы той поры молодости, когда энергия кажется несокрушимой и сил непочатый край. Внимание к каждой летящей минуте! Внимание к каждой встрече! Самое тщательное внимание к унылости в себе! Если уныние овладело сегодня духом человека, то не только сегодня, но завтра и послезавтра творческие занятия не удались. Всем своим поведением в течение рабочих часов в студии студиец должен сам развивать лучшие качества своего характера, и на первом месте -- легкость, веселость и бодрость. Трагическая мина, героическая внешность, желание выработать в себе внешний "стиль" своего амплуа -- все это устарелая театральная дребедень, которую давно надо выбросить из числа артистических взглядов. Внутри себя надо жить всей полнотой чувств и мыслей и все время строить новое, звучащее нотами современности сознание. На глубину и чистоту своих мыслей надо направить все свои усилия, на творчество сердца в каждую летящую минуту надо привлекать внимание. И тогда тот "круг публичного одиночества", в котором должен творить артист, будет всегда создаваться легко, радостно и просто. Привычка быть внимательным ко всем моментам жизни на сцене и вне сцены привьет студийцу сознательную наблюдательность над всем внешним и внутренним. Он поймет, постепенно и правильно руководимый учителями студии, что для начала творчества нужны: 1) внимание, внешнее и внутреннее, 2) доброжелательство, 3) полный мир и спокойствие в себе самом и 4) бесстрашие. Если студия с первых же шагов не сдержит вздорного характера, обидчивости, истеричности, зависти и недоброжелательства студийцев, --- она не выпустит не только больших артистов, она даже не создаст артистов просто хороших, умеющих привлечь рассеянное внимание публики. Чем крепче круг публичного одиночества артиста, чем выше его внимание и мысль несутся, отыскивая прекрасное в себе и в окружающих, тем больше обаяние артиста, тем дальше понесутся и его вибрации творчества и тем сильнее его воздействие на зрительный зал. Студия должна открывать одну за другой тайны творчества ученику и первую из них: чем талантливее он сам, чем в нем самом больше творческих сил, чем шире гамма его внутренних духовных пониманий, тем больше прекрасного он находит в других. А если он видит много прекрасного вокруг, если его внимание улавливает в каждом, человеке какую-то ценность, -- богаче становится его творческий круг, ярче искры его энергии, больше и шире его возможности отражать всю жизнь на сцене. Самый тяжелый камень преткновения для творчества артиста -- это склонность так направлять свое внимание, чтобы всегда видеть в соседях плохое, выпирающие недостатки, а не скрытое в них прекрасное. Это вообще свойство мало способных и мало развитых художественно натур -- всюду видеть, плохое, всюду видеть преследование и интриги, а на самом; деле не иметь в себе достаточно развитых сил прекрасного, чтобы повсюду различать и вбирать его в себя. Потому и образы их однобоки и неправдивы, так как людей без прекрасного нет, -- его надо только ощутить и понять. Переключение своего внутреннего внимания, сначала трудное, постепенно становится привычным. Привычное -- не сразу, а постепенно -- становится легким и, наконец, легкое -- прекрасным. Тогда только прекрасное в себе начинает вызывать ответные вибрации прекрасного в каждом человеке, и путь для сцены, как отражения жизни, в артисте готов. Без такой глубочайшей, добровольной подготовки самого себя нельзя стать актером -- отражателем ценностей человеческих сердец. Надо самому уметь раскрыть свое сердце всем встречам жизни, каждой из них научиться отдавать свое творческое внимание, и тогда и к образам героев пьесы готов; в артисте путь, готовы силы изобразительности в голосе, в походке, в манерах, потому что внутри себя готово правильное ощущение, готова не только мысль, но и сердце к восприятию всего человека, которого надо отобразить собой. Мысль -- чувство -- слово, -- вое, как на привычный валик, накатывается на внимание к тому, кого надо изобразить сейчас. Вся любовь передвигается на героя пьесы, и он становится неотделим от самого себя. Студия на первых же порах должна бороться со страхом и волнением своих учеников. Надо в каждом отдельном случае и на общих занятиях посвящать немало часов борьбе с этим. Надо разъяснять, что все эти волнения, чисто актерские, исходят из самолюбия, тщеславия и гордости, из боязни оказаться хуже других. Необходимо артисту указать, что надо освободить свои внутренние силы, чтобы они стали гибки и имели возможность принять в себя те задачи, которые продиктованы ролью в данный момент. Жажда первенства, как и упомянутые личные чувства, должна быть изжита как кастовый предрассудок. В студии все равны. Все -- одинаково творческие единицы. И диапазон таланта, дающий одному возможность играть первые роли, другому вторые, -- внешние условности. Завтра чьи-то внешние данные могут поколебаться, он может захворать и потерять глаз, голос или захромать, и из любовников стать второразрядным актером по ролям. Но изменился ведь только характер и диапазон его ролей. А изменялся ли его дух и талант? Если он принял свой удар бодро, как препятствие, которое его любовь к искусству победила, его талант может еще шире и глубже развиться, потому что БЕСЕДА СЕДЬMAЯ
12 сентября 2013 года в пресс-центре Иркутского академического театра состоялся Круглый стол под названием «Театр - сила, защищающая человека от нравственной опустошенности, социального одиночества» , который открыл цикл дискуссий театральной общественности, объединенных общим направлением - театр и современность.
Фестиваль современной драматургии имени Вампилова уже не первый раз собирает филологов, писателей, журналистов, литературоведов и театроведов, чтобы ответить на вопросы о природе и влиянии театра на общество, актуальности его воспитательной функции сегодня, его миссии, взаимоотношениях со зрителем и сложившейся театральной аудитории, ее ожиданиях, предпочтениях. Встречу 2013 года можно назвать продолжением уже традиционных фестивальных бесед.
Елена Стрельцова, театровед, кандидат искусствоведения:
«Работа театра идет или на разрушение, и сюда вписывается только прагматизм: только материальное, только деньги, только выгода, отсюда постоянная жизнь антрепризы, которая изнутри во многом разрушает ансамблевую природу театра. С другой стороны то, что сейчас девальвировано - духовная сторона театра. Все поруганные сегодня слова: воспитание, миссия, которые даже невозможно сказать с нормальной интонацией - все начинают ёрничать, иронизировать…
Сейчас все повторяют идеальную программу театра, который виделся Станиславскому. Четыре слова: «проще, легче, выше, веселее». И понятно, что веселее и легче - вот оно, а проще и выше - трудно, забыто, оболгано. Здесь не может быть примирения, может быть или-или, третьего не дано. Или вы встаете на одну сторону, сторону цинизма и прагматизма, или вы встаете на лестницу, которая ведет вверх. Это гораздо сложнее. И время сейчас, может быть, не для этого, но надо противостоять, как-то выбираться».
Театральный критик Вера Максимова, ведущая Круглого стола:
«Как ни странно, я тоже хотела поставить на обсуждение эту фразу. Само приобщение, и хоть маленькое право на творчество дают такое огромное счастье. Понимаете, акцент ставится на «легче и веселее». Легкость, конечно, обязательное качество гения. Тяжеловесный, потеющий гений не бывает. Вахтангов был легок, говорил Немирович. А спектакли были о чем? О жизни и смерти. Ведь это была ошибка, что мы долгие годы по «Турандот» мерили Вахтангова. «Турандот» был единственным спектаклем откровенного веселья, даже в «Свадьбе» чума была, и в Чехове чума ему чудилась, и он заминался только одной главной темой - взаимоотношением жизни и смерти. Он был толстовец. Я не знаю, насколько он был христианин, верил ли он в бессмертие. Мрачные спектакли, философские спектакли, жанр любимейший - трагедии, и при этом совершенно легок в своих фантазиях, легок в своих композициях, построении, легок в актере. Он безумно ценил красоту. О чем вообще не вспоминают сегодня - вопрос красоты, воздействия красоты и воспитательной функции красоты. Вот вам Вахтангов. Так что же такое для меня в этой четверке дороже всего - «выше».
Также в формате Круглого стола были затронуты и другие вопросы, такие как взаимоотношение театра и религии, существует ли сегодня борьба между театрами-стационарами (репертуарными театрами) и театром новым, чему учит, к чему подвигает человека новый театр, на что воздействует он воздействует, какова миссия его лидеров.
Фото : Анатолий Бызов
Премьера
Культовый мюзикл Романа Полански «Бал вампиров» (Венская версия 2009 года).
«Бал вампиров» - музыкальный ремейк фильма Полански «Бесстрашные убийцы вампиров» (1967 год). Фильм имел большой успех в кинопрокате. Спустя 30 лет после выхода картины Эндрю Браунсберг, продюсер и друг Романа Полански, предложил режиссеру создать на основе киноматериала театральный мюзикл. К работе над «Балом вампиров» были привлечены такие мастера, как композитор Джим Стейнман (соавтор Эндрю Ллойд-Уэббера, автор множества хитов, пишущий для Бонни Тайлер, Мит Лоуф и Селин Дион) и либреттист Михаэль Кунце (главный переводчик всех мировых мюзиклов на немецкий язык).
«Бал вампиров» («Tanz der Vampire») - один из самых успешных проектов в истории современного европейского музыкального театра, по праву вошедший в число самых известных мировых мюзиклов. Грандиозные декорации, великолепные костюмы, эффектная хореография и, конечно, мощная, завораживающая музыка - все это сделало «Бал вампиров» настоящим шедевром.
Следует отметить, что одной из основных тем мюзикла является мелодия из хита Бонни Тайлер «Total eclipse of a heart», получившем премию «Грэмми» в 1983 году.
С первого показа в венском театре «Раймунд», состоявшегося в 1997 году, и по сей день, «Бал вампиров» триумфально шествует по лучшим сценам Европы. За 14 лет «Бал вампиров» увидели миллионы зрителей в Австрии, Германии, США, Японии, Венгрии, Польше, Бельгии, Эстонии. В 2009 году авторы создали новую, Венскую версию мюзикла, с более ярким сценическим оформлением. Художник-постановщик из Венгрии Кентауэр наполняет спектакль атмосферой готической чувственности, а музыкальный супервайзер Майкл Рид по-новому аранжирует все оркестровые материалы. Благодаря мастерству Корнелиуса Балтуса, со-режиссера Романа Полански, постановка становится еще более изящной, глубокой и приобретает множество остроумных нюансов. Балетмейстер проекта - Денис Каллохан.
О масштабах проекта можно судить по одним только фактам: в процессе представления декорации сменяются 75 раз, созданы более 220 оригинальных костюмов, париков и вариантов грима, а помощники режиссера должны отдать указания о различных сценических переменах 600 раз!
Впечатления
О мюзикле писать подробно не буду, во-первых, и так уже двести-пятьсот раз про него все слышали. Во-вторых, писала . В-третьих, я на него ходила 2 раза и это уже о многом говорит, ибо по два раза я ни фильмы, ни спектакли не смотрю. Душит цена билетов, очень душит! Но, имхо, если идти на этот мюзикл - то из-за впечатляющих декораций, костюмов и голосов. Голоса, конечно, везде слышно, а вот декорации и костюмы я сомневаюсь, что с отдаленных рядов балкона можно разглядеть. Так что, если действительно хотите посмотреть и получить приятные впечатления - welcome в партер и на первые ряды балкона!
В целом, говорю и всегда говорила, что в Питере что-то похожее на этот мюзикл еще не делали и дай Бог когда-нибуль сделают!
2. "Я боюсь любви", т. им. Ленсовета
на bileter.ru
Спектакль "Я боюсь любви"
Сцены из жизни города.
Пьеса отсылает нас к лучшим образцам российской драматургии, к володинскому «Стыдно быть несчастливым» и «С любимыми не расставайтесь», к «104 страницам про любовь» Радзинского.
«Я боюсь, что влюблюсь, а… не получится. А у меня больше нет сил на облом. У меня только на счастливую любовь силы есть» - говорит одна из героинь спектакля. А можно ли получить гарантии, что не будет больно, не будет разочарований и расставаний? Шесть актёров играют встречи, признания, обманы и самообманы десятков разных мужчин и женщин. Прежний опыт неудачных love story управляет новыми встречами. Герои боятся попасть в зависимость от чувств, боятся новых капканов судьбы. Может быть, и правда - «кофе утром - это уже отношения» и «надо на пике обрывать, пока утром в глаза не посмотрели»? Герои спектакля обременены любовным опытом, детьми, бывшими мужьями, женами, оставленными любовницами и немилыми любовниками… Жизнь научила быть осторожными.
В этой истории каждый зритель найдёт черты нынешнего времени и самого себя: кто-то бесстрашно ринется навстречу новой любви, а кто-то выберет душевную тишину.
Впечатления
Действительно сильный, глубокий спектакль. Была в конце декабря. Спектакль собрал в себе большое количество сомнений, переживаний и мыслей совершенно обычных людей. Поразила игра нар.артиски России А.Алексахиной. Благодаря ей передалась энергетика спектакля, экспрессия и чувства.
Спекталь - набор сцен, складывающийся в одну историю. Историю любви. Немного наивно, иногда - жестоко, но в целом - жизненно. Действительно, наверняка каждый найдет в этой истории самого себя, свои мысли и чувства.
Не могу сказать, что сильно захватывает, но 1ч.40мин. без антракта смотрится легко! Вышли с подругой со смешанными впечатлениями, полчаса пили кофе, чтобы "осмыслить". Понравилось однозначно, но, на мой взгляд, "под настроение". Если есть желание "покопаться в себе", изучить свои чувства, однозначно - "да"! Если вы далеки от романтизма и прочей сентиментальной ерунды и хотите увидеть циничную сторону любви - возможно, "да". Если такими темами вообще не интересуетесь - на этом спектакле вам явно будет скучно и уныло.
3. "Довлатов. Пять углов", МДТ
на bileter.ru
Спектакль "Довлатов. Пять углов"
Центр реализации творческих проектов «Адмиралтейский» представляет премьеру спектакля «Довлатов. Пять углов».
Композиция по рассказам, письмам, стихам.
Спектакль "Довлатов. Пять углов" - это попытка отразить время и его героев на основе рассказов, стихотворений, передач на радио, писем…
«Пять углов» - название ненапечатанного романа и одновременно места, где жил писатель в Ленинграде в период своего литературного становления - городе, возвращение в который стало недостижимой мечтой Довлатова в эмиграции.
В спектакле использованы письма Сергея Довлатова от самых ранних (армейских) до последних (написанных в Нью-Йорке), стихи, и три рассказа из цикла «Чемодан» и «Наши». Так же звучит голос Довлатова.
Спектакль идет без антракта.
Музыка - Н.Волкова. Художник - И. Каневский. Художник по свету - А.Махалова.
Впечатления
Хороший и интересный спектакль, особенно для любителей Довлатова. Я в свое время зачитала до дыр его произведение "Наши", а также кучу других книг, поэтому мне этот спектакль был особенно интересен! Удивилась, что одна из глав книги была прочитана фактически дословно наизусть, "с чувством, с толком, с расстановкой". Прекрасный харизматичный актер, прекрасный выбор отрывков произведений! Если вы любите Довлатова "так, как люблю его я", обязательно сходите. Для меня он и его произведения предстали в новом свете и обрели вторую жизнь. Дома даже перечитывала любимые отрывки произведений.
Из минусов - тяжело очень без антракта и неудобные стулья в камерном зале! Плюс фактически полное отсутствие гардероба и совершенно крошечное помещение для ожидания, совмещенное с "гардеробом" - то есть стоящими вдоль стены вешалками.
4. "И.О. или роман с переодеванием", т. Буфф
на bileter.ru
Спектакль "И.О., или Роман с переодеванием"
Остросюжетная комедия о любви. Но любовь не существует сама по себе - она вписана в определенное время, в конкретное общество. И по какому-то печальному закону любовь и общество почти всегда оказываются антагонистами.
Роман с переодеванием оказывается шуткой, вскрывающей, между тем, многие проблемы современной жизни. Использованный автором мотив "перепутывания" героев напоминает сюжет гоголевского "Ревизора". Однако сатирическая линия развивается параллельно с лирической, которая в конце концов, приводит к неожиданной развязке.
Спектакль идет с одним антрактом.
Спектакль рассчитан на аудиторию от 14 лет.
Впечатления
На спектакль в т.Буфф попала фактически случайно. Так как театр находится в 2х шагах от дома, мне и маме стало интересно, чем же так отличился этот театр, что ему дали новое здание. Изначально мама тщательно пыталась создать негативное мнение о театре, но я старалась быть объективной. Что можно сказать - однозначно это никакая не "остросюжетная комедия". На это даже намека не было! В целом, спектакль просто "никакой", его нельзя назвать ни плохим, ни хорошим. Достаточно плоские и предсказуемые шутки, во многом посредственная игра актеров. Не понимаю, почему любители т.Буфф так восторгаются Е.Александровым, на мой взгляд он основательно переигрывал, даже делая скидку на жанр. Понравилась только игра М. Султаниязова, действительно от души и очень профессионально.
В спектакле я не увидела никакого смысла, никакого обоснованного сюжета, ничего. Шутки, повторюсь, были весьма посредственными. Хотя в зале при малейшем намеке на юмор был слышен дружный смех первых рядов.
Ушли во время антракта, но здесь больше сказалось состояние здоровья и дела вечером, не хотелось тратить еще полтора часа времени на в общем-то бестолковый спектакль. Но досмотреть до конца в теории можно было, хотя бы для того, чтобы составить целостное впечатление. Достаточно много людей ушло, как минимум, человек 10-15.
Плюсы - удобные кресла в новом отреставрированном зале, очень хорошо расположены - на возвышении друг от друга! Еще раз в т.Буфф бы сходила, но на первый ряд балкона (дабы не жалеть о потраченных деньгах на билеты в случае чего). Интересно посмотреть концепции других спектаклей и сформировать полное мнение.
Как я поняла, в театре крайне специфическая публика (мадам в прозрачном леопарде видела как минимум пять) и крайне специфические постановки. Не мое точно, но не настолько плохо, как я ожидала.
5. "Целуй меня, Кэт", т.Муз.Комедии
на bileter.ru
Мюзикл "Целуй меня, Кэт"
Бродвейский хит на сцене театра музыкальной комедии
По нему сходила с ума вся Америка в течение многих лет. Это один из ярчайших хитов Бродвея наряду с "Моей прекрасной леди", "Кошками" и "Фантомом оперы".
Музыка Кола Портера мелодична и легко запоминается, в ней пронзительная лиричность сочетается с юмором и легкостью, а несколько мелодий из этого спектакля стали классикой современного джаза. Как и все мюзиклы, "Целуй меня, Кэт!" имеет качественную драматургию. Авторы оригинального либретто Самюэль и Белла Спивак взяли за основу комедию Шекспира "Укрощение строптивой". Действие в мюзикле происходит в середине двадцатого века, за кулисами театра, во время премьеры музыкальной версии "Укрощения строптивой". В "Целуй меня, Кэт!" взаимоотношения актеров причудливо переплетаются с взаимоотношениями героев Шекспира. В мюзикле много юмора и присутствуют элементы детектива.
Музыка и стихи Кола Портера. Либретто Сэма и Беллы Спивак. Постановка - А.Исаков. Балетмейстер - Н.Реутов.
Впечатления
Яркий, колоритный и прекрасный мюзикл! Пожалуй, лучшее из всего, что я смотрела за последнее время. Легкий, смотрится буквально на одном дыхании. Великолепная игра актеров и интересный, многогранный сюжет. Очень красивые костюмы (как и всегда в Муз.Комедии). Потрясающий голос главной героини, мелодичные и проникновенные композиции! Вызвали восхищение и истинный восторг гангстеры, особенно покорил Д.Дмитриев. Прекрасный и легкий юмор, в отличие от т.Буфф, шутки вызывали улыбку и создавали позитивное настроение. Много танцевальных номеров, хореография очень понравилась. Действительно достойный, интересный и очень удачный мюзикл! Хотелось бы увидеть его еще раз!
Впереди еще несколько постановок, билеты есть и я в предвкушении. Советам на апрель принимаются с отдельным "мерси".
Беседы со Станиславским
(беседа № 2)
От редактора
Рубрика «Работа актера над собой» посвящена лучшим работам, касающимся данной темы. Мы решили начать с изложения занятий К.С. Станиславского с Оперной студией Большого театра. Встречи великого театрального педагога и режиссера со студийцами происходили в 1918-1920 годы и были записаны одной из лучших учениц К.С. – Конкордией Антаровой («Две жизни»). В этих беседах, как нам кажется, замечательно изложена театральная этика К.С., знание которой особенно важно начинающим актерам и режиссерам.
«Проще, легче, выше, веселее». Вот первые слова, которые должны были бы висеть над каждым театром - храмом искусства, если бы театры были таковыми. Только любовь к искусству, все высокое и прекрасное, что живет в каждом человеке, - только это всякий входящий в театр должен был бы вносить в него и выливать из себя как ведро чистой воды, тысяча которых смоет сегодня грязь всего здания, если вчера его загрязнили страсти и интриги людей.
Одной из первоначальных задач тех, кто создаёт студию или театр, должно быть внимание к атмосфере в них. Надо следить, чтобы страх ни в какой форме, ни в каком виде не прокрался в студию и не царил бы в сердцах её сотрудников или учащихся, чтобы там единила и увлекала красота. Если нет идеи единения в красоте - нет истинного театра, и такой театр не нужен. Если нет элементарного понимания себя и всего комплекса своих сил как радостных слуг отечества, то и такой театр тоже не нужен, - он не будет одной из творческих единиц среди всех творящих сил страны. Отсюда мы можем понять, какое это важное дело-подбор театральных кадров, всегда самое слабое и трудное место театрального дела. Когда выбор делается по протекции, а не по талантам и характерам, когда в студию принимают по знакомству и рекомендациям - это не только снижает достоинство театра, спектакля или репетиции, но водворяет в них скуку, и самое творчество будет слагаться в этих случаях, из суррогатов, а не из истинной любви, горящей в тех, кто пришел учиться.
Правила театра, где репетиции ведутся сразу с несколькими составами, но одни из присутствующих действуют, с ними работают, а остальные сидят, не принимая участия в разбираемых задачах, не единясь внутренне в творческом труде, а наполняя атмосферу завистью и критикой, невозможны в студии, где все равны в творческом труде. В студии все знают, что сегодня или завтра, но их очередь все равно придет, и понимают, что, следя за работой товарищей, надо жить в разбираемой задаче всем своим творческим вниманием. Постановка дела, где нет уважения к человеку – подчиненному актеру, где нет вежливости, создает атмосферу вырождения. Хаос грубости, позволяющий себе возвышать глосс, не по приведет к той атмосфере радости и легкости, где только и может расти высокая культура духа и мысли. Только в атмосфере простой и легкой слово может вылиться, как полноценное отражение тех страстей, благородство и ценность которых должен отобразить театр.
Те часы, которые актер проводит в театре на репетициях, должны создавать из него полноценного человека – творца в искусстве, того бойца за красоту и любовь, который сможет перелить в сердца своих слушателей весь смысл слова и звука. Если после репетиции артисты уши не выросшими в своих лучших чувствах и мыслях, если их озарение имело крошечный масштаб: «пока репетировал, все меня увлекало, и на сердце было ясно», а ушел и снова попал в каботинство и вульгарность: « я актер, я персона», - значит, мало было истинной любви и огня у тех, кто вел репетицию.
Дело вовсе не в актерах и не в трюках, а в начале всех начал в творчестве – в том, чтобы научить артиста искать в себе понимание ценности слова, научить его развивать свое внимание и интроспективно привлекать его к органическим свойствам роли, к природе человеческих чувств, а не судить извне об эффектах тех или иных действий, полагая, что можно научиться играть то или иное чувство. Живое сердце живого человека-артиста надо ввести в цепь внутренних и внешних, всегда параллельно идущих в жизни, действий; надо помочь ему путем целого ряда приспособлений освобождать свое тело и свой внутренний мир от всяких зажимов, чтобы он мог отражать жизнь пьесы, которую играет; надо привести его к такой силе внимания, чтобы условное и внешнее не мешало ему постигать органическую природу страстей человеческих.
Вот задачи студии, вот путь, на котором каждый может и должен развить лежащее в нем зерно и превратить его в силу, действующую как красота. Но каждый сможет достичь этого развития, если любит искусство. В искусстве можно только увлекать и любить, в нем нет приказаний.
К
.
Антарова
Беседы со Станиславским
(беседа № 5)
Каждому человеку, который хочет стать артистом, надо ответить на три вопроса:
1. Что такое он подразумевает под словом «искусство»?
Если в нем он видит только себя, в каком-то привилегированном положении относительно рядом идущих людей, если в этой мысли об искусстве он не ищет выявить того, что его беспокоит внутри, как едва осознаваемые, бродящие в потемках души, но тревожащие его силы творчества, а просто желает добиться блистания своей личности; если мелочные буржуазные предрассудки вызывают в нем желание победить волей препятствия для того только, чтобы раскрыть внешний путь к жизни, как фигуре заметной и видной, - такой подход к искусству – гибель и самого человека, и искусства.
2. Зачем входит человек, выбравший какое бы то ни было искусство – драму, оперу, балет, камерную эстраду, художество красок или карандаша, - в артистическую отрасль человечества и какую идею он хочет и должен нести в эту отрасль искусства?
Если он не осознал, сколько страдания, борьбы и разочарований встанет перед ним, если он видит только радужный мост, переносящие его вдохновением по ту сторону земли и жизни, где живут мечты, - студия должна его разочаровать.
Студией с первых шагов должен знать, что только труд – до конца не только внешней «карьеры», но труд до смерти – будет путем, который он себе выбирает; труд должен быть источником той энергии, который в ряде увлекательнейших задач студия должна наполнить мозг, сердце и нервы ученика.
3. Есть ли в сердце человека, идущего в театр, такое количество неугасимой любви к искусству, которое могло бы победить все препятствия, непременно встающее перед ним?
Студия в живом примере воздействия своих руководителей должна показать, как поток неугасимой любви к искусству в сердце человека должен быть пролит в дело дня. И это творческое дело может, должно гореть костром. Только тогда, когда маслом, разжигающим костер, будет любовь человека, - только тогда можно надеяться победить все встающие на пути творчества препятствия и достичь цели: освобожденного от условностей, чистого искусства, которое создано чистыми творческими силами, развитыми в себе. Только тогда и можно найти гибкость актерской воли, свободное сочетание глубокого понимания основы – зерна роли – и сквозного ее действия, когда любовь к искусству победила личное тщеславие, самолюбие и гордость. Когда в сознании и сердце живет понимание гармонии сценической жизни, только тогда – в отрешенном от «я» действии – можно подать истину страстей в предлагаемых обстоятельствах.
Но, да охранят все великие силы жизни каждую студию от того, чтобы в ней водворились скука и педантизм. Все тогда погибло; тогда лучше разогнать студию, преподавателей и студийцев, уничтожить весь механизм. Это только порча юных сил, навеки исковерканные сознания. В искусстве можно только увлекать. Оно, я повторяю, - костер неугасаемой любви. Преподаватели, которые жалуются на усталость, не преподаватели, они – машины, работающие для денег. Кто набрал десять часов занятий в день и не сумел сжечь совей любви в них, а только волю и тело, - тот простой техник, но мастером, учителем юных кадров он никогда не будет. Любовь потому и священна, что никогда не умоляется ее огонь, сколько бы сердец она не зажгла. Если учитель лил свое творчество – любовь, он не заметил часов труда, и все его ученики их не заметили. Если учитель отбывал необходимость жизненного быта, его ученики скучали, уставали и прозябали вместе с ним. А искусство в них, вечное, каждому присущее и в каждом живущее как любовь, не проникло сквозь пыльные окна условностей дня, а осталось тлеть в сердце.
Каждый час, каждая минута единения учителя и ученика должна быть только летящим сознанием, вечным движением в ритме окружающей среды.
Чувство – мысль – слово, как духовный образ мысли, должно быть всегда проявлением правдивости, законом умения передать факты так, как человек их видел. Правдивость и любовь – два пути, вводящие в ритм всей жизни искусства.
ТЮМЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ИСКУССТВ И КУЛЬТУРЫ
Кафедра режиссуры и актерского мастерства
С.П.Кутьмин
Краткий словарь театральных терминов
для студентов режиссерской специализации
Издательство
Тюменского государственного института искусств и культуры
ББК 85.33 я 2
Кутьмин, С.П.
Краткий словарь театральных терминов для студентов режиссерской специализации / Кутьмин С.П.;ТГИИК; Каф.реж. и акт. мастерства.- Тюмень, 2003.- 57с.
В словаре рассмотрены специальные термины театрального, эстрадного искусства. Это слова, которыми больше других пользуются на репетициях режиссеры театра и массовых праздников, их мы постоянно слышим в работе над спектаклем, представлением, в работе актера над ролью. Словарь предназначен для студентов и преподавателей средних и высших учебных заведений искусств и культуры.
Рецензент: Жабровец, М.В. к.п.н, доцент, зав. кафедрой режиссуры и актерского мастерства
© Кутьмин С.П., 2003
© Тюменский государственный институт искусств и культуры, 2003
Предисловие
Настоящий словарь имеет целью дать лишь краткое, самое основное объяснение терминов, часто встречающихся в процессе обучения режиссуре, в работе над спектаклем, представлением, ролью. Искусство - сфера деятельности, которая крайне сложно поддается систематизации, обобщениям, теоретизации, а также точным определениям и формулировкам. Каждый термин имеет много толкований. И каждое толкование не вполне точное и исчерпывающее. Сколько творцов режиссеров - столько и мнений по поводу профессиональной терминологии. Ведь любое теоретическое положение - вытекает из конкретного творческого практического опыта, а творчество всегда индивидуально и неповторимо. Даже у К.С. Станиславского наблюдается постоянная эволюция в понимании того или иного термина. В процессе жизни и творческих поисков, терминология понятий видоизменялась, уточнялась, дополнялась. Формулировки К.С. Станиславского были творчески осмыслены и развиты в трудах его учеников и последователей - М. Кнебель, М. Чехова, В.Мейерхольда, Е.Вахтангова, Г. Кристи, Г. Товстоногова, Б.Захавы, А. Паламишева, Б. Голубовского, А.Эфроса и многих других. К. С. Станиславский призывал подходить к делу творчески, а не относится к нему догматически. Поэтому, при работе со словарем начинающий режиссер должен усвоить только сущность того или иного понятия, а далее попытаться “присвоить и соотнести” его с собственным восприятием и творческими поисками. Словарь содержит около 490 слов и терминов. Этого объема, конечно, недостаточно. Словарь требует дальнейших доработок, дополнений и уточнений. Надеюсь, он будет постепенно увеличиваться в объеме, а количество слов и терминов пополнятся и уточнятся. Если при работе со словарем у читателей возникнут пожелания, замечания, они будут учтены в следующем издании словаря.
Проще, выше, легче, веселей”. К.С.Станиславский
Абстракция (лат. - отвлечение) - способ художественного мышления и построения образа. Данный способ предполагает отвлечение от второстепенного, несущественного в информации об объекте, акцентирование существенных значимых моментов.
Абсурд (лат. - бессмыслица, нелепость) Направление в искусстве, противоречие сюжетности произведения. Если произведение развивается в определённой последовательности и логике событий: экспозиция, завязка, конфликт, его развитие, кульминация, развязка и финал, то абсурд - это отсутствие логики конфликта. Это направление получило отражение в произведениях Ж. Ануя, Ж. П. Сартра, Э. Ионеско и т.д. Абсурд - род творчества, определяющий парадоксальность этого явления; он мало изучен, но представляет особый интерес со стороны режиссуры театра.
Авангард (фр. – передовой отряд) - направление искусства, противоречащее установившимся в искусстве нормам. Поиск новых решений, отвечающих эстетике и запросам нового поколения.
Авансцена (фр. - перед сценой) - передняя часть театральной сцены (перед занавесом). Авансцена в современном театральном искусстве представляется дополнительной игровой площадкой. Возможность непосредственного общения с залом.
Администратор (лат. - управляю, заведую) - человек, профессиональная деятельность которого, направлена на прокат спектаклей, концертов в театре и на эстраде.
Ажиотаж (фр. - волнение) - сильное возбуждение, волнение, борьба интересов.
Азарт (фр. – случайность) – запальчивость, задор. Сильное увлечение, рвение. Крайнее увлечение игрой.
Акт (лат. - поступок, действие) - Отдельная, крупная, составная часть драматического действия или театрального представления.
Актер (лат. - действующий, исполнитель, декламатор) - тот, кто действует, исполняет роль, становится действующим лицом драматического произведения на сцене театра и в кино. Актер - живая связь между текстом автора, замыслом режиссера и восприятием публики.
Актерский штамп - приемы сценической игры раз и навсегда зафиксированные актером в своем творчестве. Готовые механические приемы актера, которые входят в привычку и становятся его второй натурой, которая заменяет на подмостках человеческую природу.
Актерское искусство - искусство создания сценических образов; вид исполнительского искусства. Материалом для работы актера над ролью служат собственные природные данные: речь, тело, движения, мимика, наблюдательность, воображение, память т.е. его психофизика. Особенностью актерского искусства является то, что процесс творчества в конечной стадии совершается на глазах у зрителя, в процессе спектакля. Актерское искусство находится в тесной связи с искусством режиссера.
Актуальный (лат. - существующий, современный) - важность, значительность для текущего момента, злободневность, современность.
Аллегория (гр. - иносказание) - принцип художественного осмысления действительности, при котором отвлеченные понятия, идеи, мысли выражаются в конкретных наглядных образах. Например, образ женщины с завязанными глазами и весами в руках - а. правосудия. Словесная аллегория в баснях, сказках.
Аллюзия (лат. - намекать) - прием художественной выразительности, обогащающий художественный образ дополнительными ассоциативными смыслами по сходству или различию путем намека на известное уже произведение искусства. Например, в фильме Ф.Феллини “И корабль плывет” прочитывается аллюзия библейской легенды о Ноевом ковчеге.
Амбивалентность (лат. - оба - сила) - психологическое понятие, обозначающее двойственность чувственного восприятия. Одновременное присутствие в душе человека противоположных, несовместимых друг с другом стремлений, чувств по отношению к одному и тому же объекту. Например: любви и ненависти, удовлетворения и неудовлетворения. Одно из чувств иногда подвергается вытеснению и маскируется другим.
Амбиция (лат. – честолюбие, хвастовство) – самолюбие, чувство чести, чванство, спесь.
Амплуа (фр. - применение) – характер ролей исполняемых актером. Тип театральных ролей соответствующие возрасту, внешности и стилю игры актера. Виды сценического амплуа: комик, трагик, герой-любовник, героиня, комическая старуха, субретка, инженю, травести, простак и резонер.
Амфитеатр (гр. - кругом, с обеих сторон) - сооружение для зрелищ. В современных театрах - ряды кресел, расположенных за портером и выше его.
Анализ (гр. - разложение, расчленение) - метод научного исследования, состоящий в расчленении целого явления на составные элементы. В театре анализ представляет собой (действенный анализ) вид экспликации, т.е. характеризуется место и время происходящего события, мотивация физического и словесного действия персонажей. Элементы композиции пьесы (экспозиция, завязка, развитие конфликта, кульминация, развязка, финал). Атмосфера происходящего действия, музыкальная, шумовая и световая партитуры. Анализ включает в себя обоснование выбора темы, проблемы, конфликта, жанра, сверхзадачи и сквозного действия будущего спектакля, а также его актуальность. Анализ - действенный метод, процесс подготовки осуществления постановки на практике.
Аналогия (гр. - соответственный) - сходство между объектами в некотором отношении. Провести аналогию - это сравнить объекты друг с другом, установить между ними общие черты.
Ангажемент (фр. - договор) - приглашение артиста по договору для выступлений на определённый срок.
Анекдот (гр. – неизданный) – вымышленный, короткий рассказ о смешном, забавном происшествии.
Анонс (фр. - объявление) - объявление о предстоящих гастролях, концертах, спектаклях. Предварительная, без подробных указаний афиша.
Ансамбль (фр. - вместе, целое, связность) - стройное единство частей образующих целое. Художественная согласованность совместного исполнения драматического или другого произведения. Целостность всего спектакля на основе его идеи, режиссерского решения и т.п. Благодаря сохранению ансамбля исполнителей создаётся единство действия.
Антракт (фр. - между - акт) - краткий перерыв между актами, действиями спектакля или отделениями концерта.
Антрепренёр (фр. - предприниматель) – частный, театральный предприниматель. Владелец, арендатор, содержатель частного зрелищного предприятия (театра, цирка, киностудии, телевидения и т.д.).
Антреприза (фр. - предприятие) – зрелищное предприятие, созданное и возглавляемое частным предпринимателем. Держать антрепризу.
Антураж (фр. - окружение, окружающие) - среда, обстановка. Антуражем являются не только декорации и выгородки, но и пространство,
Аншлаг (нем. - удар) - объявление в театре, в кино о том, что все билеты проданы. Успешное представление при полном зале. Отсюда речевой оборот -“спектакль прошёл при полном аншлаге”.
Апарте (лат. - в сторону.)- сценические монологи или реплики, произносимые в сторону, для публики, и якобы не слышные партнерам на сцене.
Апломб (фр. - отвес) – самоуверенность, смелость в манерах, разговоре и действиях.
Апофеоз (гр. - обожествление) - заключительная, торжественная массовая сцена театрального представления или праздничной концертной программы. Пышное завершение какого-либо зрелища.
Арена (лат. - песок) - круглая площадка (в цирке), на которой даются представления. Используются как в театре, так и в театрализованном представлении.
Арлекин (ит. - маска) – комический персонаж итальянской народной комедии в характерном костюме из разноцветных лоскутьев. Паяц, шут.
“Арлекин” (ит.) - узкий и длинный занавес из текстиля, ограничивающий верхнюю часть сцены над основным занавесом Первая падуга после занавеса.
Артикуляция (лат. - расчленять, членораздельно) - членораздельное произношение. Работа органов речи (губ, языка, мягкого неба, челюстей, голосовых связок и т.д.), необходимых для произнесения определенного звука речи. Артикуляция является основой дикции и неразрывно связана с ней.
Артист (фр. - человек искусства, художник) – человек, занимающийся публичным исполнением произведений искусства. Талантливый человек, владеющий своим мастерством в совершенстве.
Артистическая техника - техника, направленная на развитие совершенствования психической и физической природы артиста. Она включает в себя все составные элементы сценического действия: работу органов чувств, память на ощущения и создание образных видений, воображение, предлагаемые обстоятельства, логику и последовательность действий, мыслей и чувств, физическое и словесное взаимодействие с объектом, а также выразительную пластику, голос, речь, характерность, чувство ритма, группировки, мизансцены и т.д. Овладение всеми этими элементами должно подвести актера к умению совершать подлинные, целесообразные, органические действия в художественно-выразительной форме.
Архитектоника (гр. - строитель) - строительное искусство, зодчество. Построение художественного произведения, которое определяется взаимозависимостью отдельных частей в целом. Соразмерное расположение главных и второстепенных частей. Другими словами, это единство формы и содержания. Исходя из этого, существует понятие “архитектоника пьесы”. Обнаружить цепь основных событий в результате анализа - значить познать архитектонику пьесы или композицию.
Арьерсцена (фр. - задняя сцена) - задняя часть сцены, которая является продолжением основной сцены, в современных театрах - равна ей по площади. Создание иллюзии большой глубины пространства. Служит резервным помещением.
Ассистент (лат. - присутствую) – помощник. В искусстве зрелищ ассистент -это лицо, помогающее режиссеру- постановщику в осуществлении постановки спектакля или представления. Задачи ассистента многообразны. Он должен понимать творческие задачи своего руководителя, проникнуться ими в поисках художественных решений. Он должен также знать законы сцены, проводить репетиции в отсутствии постановщика, быть связующим звеном между режиссером и актерами, техническими службами.
Ассоциативный ряд (лат.)– картины и представления, вытекающие одно из другого по их совместимости или противоположности.
Ассоциация (лат. - связываю) - способ достижения художественной выразительности, основанной на выявлении связи образов с представлениями, хранящимися в памяти или закрепленными в культурно - историческом опыте.
Атмосфера (гр. – дыхание, шар)- окружающие условия, обстановка. В искусстве театра атмосфера - не только обстановка и окружающие условия, это еще и состояние актеров и исполнителей, которые взаимодействуя друг с другом, создают ансамбль. Атмосфера - это среда, в которой развиваются события. Атмосфера - связующее звено между актером и зрителем. Она является источником вдохновения в творчестве актера и режиссера..
Атрибут (лат. - необходимый) – признак предмета или явления, принадлежность чего - либо. Полный атрибут могут с успехом заменить его фрагменты, но время действия от этого не пострадает.
Аттракцион (фр. - притяжение) – номер в цирковой или эстрадной программе, выделяющийся своей эффектностью, вызывающий интерес у публики.
Афиша (фр. - объявление, прибитое к стене) – вывешиваемое объявление о предстоящем спектакле, концерте, лекции и т.д. Вид рекламы.
Афишировать (фр. объявлять публично) – выставлять напоказ, намеренно привлекать общее внимание к чему-либо.
Афоризм (гр. - изречение) - краткое, выразительное изречение, содержащее обобщающее умозаключение. Для афоризма одинаково обязательны и законченность мысли и отточенность формы.
Аффект (лат. - страсть) - душевное волнение, страсть. Приступ сильного нервного возбуждения (ярости, ужаса, отчаяния).
люди, архитектура, животный мир - т.е. всё, что окружает человека.
