Зинаида гиппиус. Косметолог Зинаида Кудрина: «Серебро — по-настоящему мистический материал

Случай Зинаиды Гиппиус Зинаида Гиппиус (1869–1945) познакомилась с Дмитрием Мережковским (1865–1941) в 1888 г. в кавказском курортном городе Боржоми. Капризная провинциальная восемнадцатилетняя барышня, окруженная местными воздыхателями, сначала, казалось, не обращала внимания

Брак Гиппиус и «Что делать?» Свадьба Гиппиус в ее собственном описании кардинально отличается от свадьбы Александра Блока в воспоминаниях его друзей и близких. Она была демонстративно нетрадиционной и неромантической, как и ухаживания. Хотя отчасти это может быть

Роль Гиппиус и поэтика частной жизни Имя Гиппиус не фигурирует в анналах Религиозно - философских собраний. Только ее близкие знакомые знали, сколь существенна была ее роль в их организации. Хотя она, очевидно, выступала на собраниях, ни в опубликованных, ни в архивных

БЕРБЕРОВА Нина Николаевна 26.7(8.8).1901 – 26.9.1993Писательница, мемуаристка. Произведения «Последние и первые. Роман из эмигрантской жизни» (Париж, 1930), «Повелительница» (Берлин, 1932), «Чайковский. История одинокой жизни» (Берлин, 1936), «Бородин» (Берлин, 1938), «Без заката» (Париж, 1938),

ГИППИУС Владимир (Вольдемар) Васильевич псевд. Вл. Бестужев, Вл. Нелединский;15(27).7.1876 – 5.11.1941Поэт, прозаик, критик, педагог, по собственному определению: «кающийся декадент». Публикации в журналах и альманахах «Русская мысль», «Северный вестник», «Новая жизнь»,

ГИППИУС Татьяна Николаевна 13(25).12.1877 – 1957Художница; автор портрета А. Блока; сестра З. Гиппиус.«Тата, художница, окончившая Академию художеств, была толстушка с чуть выпуклыми глазами, любившая покушать.…Тата, при всей своей видимой академичности и благонамеренности, не

СЕРЕБРЯКОВА Зинаида Евгеньевна 28.11(10.12).1884 – 19.9.1967Живописец, график. Член объединения «Мир искусства», Союза русских художников. Живописные полотна «За туалетом» (1909), «Баня» (1912, 1913), «Дети» (1914), «Крестьяне» (1914–1915), «Жатва» (1915), «Беление холста» (1917), «Спящая крестьянка» (1917)

Зинаида Гиппиус. Фотография. Санкт-Петербург. 1910-е гг.

«Я не знаю ваших московских обычаев. Можно ли всюду бывать в белых платьях? Я иначе не могу. У меня иного цвета как-то кожа не переносит». Не напиши она ни строчки, не «сожги глаголом» ни одного сердца - её образ всё равно остался бы в истории русской культуры ХХ века - в том самом белом воздушном платье и в диадеме с огромным бриллиантом на роскошных золотисто-рыжих волосах…

Зинаида Гиппиус родилась 8 ноября 1869 года в городе Белёве Тульской губернии. Отец Николай Романович Гиппиус послеокончания юридического факультета находился на государственной службе и вся семья, в которой кроме Зины были ещё три маленькие сестры, бабушка и незамужняя сестра матери, находилась в постоянных переездах - Тула, Саратов, Харьков, Питер, Нежин Черниговской области.

Служебные переезды отца делали систематичное образование невозможным. Зина начала учиться в Киевском институте благородных девиц, но из-за частых болезней, вызванных, как посчитали наставники, чрезмерной тоской по семье, родители были вынуждены забрать её домой.

В марте 1881 Николай Романович умер от туберкулёза. А когда к ужасу матери, боявшейся наследственности, туберкулёз обнаружили у Зины, было решено, что семья переезжает в Крым. Гиппиус к тому времени уже полностью перешла на домашнее обучение, много читала, вела дневники и писала смешные стихотворные пародии на родных и близких.

«Книги - и бесконечные собственные, почти всегда тайные писания - только это одно меня, главным образом, занимало».

После Крыма семья переехала на Кавказ. Именно там, в Тифлисе - в круговороте веселья, танцев, поэтических состязаний и скачек - состоялась судьбоносная встреча Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского - молодого, но уже довольно известного поэта. Она как-то читала его стихи, опубликованные в петербургском журнале "Живописное обозрение". Даже запомнила имя, но сами рифмы тогда не произвели на неё большого впечатления.

«Мы встретились и оба вдруг стали разговаривать так, как будто давно уже было решено, что мы женимся, и что это будет хорошо».

Через год, 8 января 1889 года Гиппиус и Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Невеста была в тёмном стогом костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, жених - в сюртуке и в форменной шинели. Ей было 19, ему - 23. Они прожили вместе 52 года, не разлучаясь ни разу, ни на один день.

Сразу после свадьбы Гиппиус и Мережковский переехали в Петербург и поселились в небольшой съёмной квартире: у каждого была отдельная спальня, собственный кабинет и общая гостиная, где они принимали гостей - поэтов, писателей, художников, религиозных и политических деятелей. Гиппиус стала царицей этого блестящего литературного салона. Не хозяйкой, а именно царицей. Хрупкая капризная девочка, которую поначалу воспринимали лишь как тень знаменитого мужа, сумела сломать все возможные стереотипы и завоевать среди современников титул "декадентской мадонны" - вдохновительницы и одного из самых беспощадных критиков своей эпохи.

Гиппиус, Философов, Мережковский

«Про Гиппиус говорили - зла, горда, умна, самомнительна. Кроме «умна», всё неверно, то есть, может быть и зла, да не в той мере, не в том стиле, как об этом принято думать. Горда не более тех, кто знает себе цену. Самомнительна - нет, нисколько в дурном смысле. Но, конечно, она знает свой удельный вес …», - напишет позднее в своих мемуарах жена Бунина.

Поначалу её стихи не были приняты. «Электрические», как называл их сам Бунин, «строчки как будто потрескивают и светятсясиневатыми искрами», добавлял Г. Адамович, - они были так не похожи на «хорошую литературу» шестидесятников. Когда в Россию пришёл символизм, именно этим «электрическим» рифмам, наряду с поэзией Брюсова, Сологуба, Бальмонта, было суждено встать у истоков нового движения и возрождённой эстетикой сместить с литературного пьедестала главенствующую идею «гражданско-обличительной пользы».

В начале 1890-х Гиппиус и Мережковский совершают два путешествия по Европе и по возвращению поселяются на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы. Именно туда стекалась творческая интеллигенция Петербурга. Для молодого литератора оказаться в салоне Гиппиус означало получить путёвку в жизнь. Своим дебютом ей обязан и Блок, и Мандельштам, в некотором роде и Сергей Есенин. Благосклонная рецензия на стихи последнего была написана Антоном Крайним. Многие ненавидели этого дерзкого и острого на язык критика, отчасти потому, что знали: Антон Крайний и Зинаида Гиппиус - одно и то же лицо.

Едкие публикации под мужскими псевдонимами - меньшее, на что была способна Гиппиус. Гораздо больший резонанс вызывала манера носить мужское платье и писать стихи, под которыми она ставила своё имя, от мужского лица. В этом видели - ни больше, ни меньше - сознательную попытку отречься от "женственности как от ненужной слабости".

Недоброжелатели называли Гиппиус мужем, а Мережковского - женой, которого она оплодотворяет своими идеями. Она действительно дарила ему свои стихи. У неё случались романы с женщинами... Для знаменитого портрета кисти Бакста (1906) Зинаида Гиппиус позировала в костюме щёголя XVIII века - камзол, узкие панталоны и батистовая манишка, непокорные волосы забраны в пышную причёску, тонкие губы застыли в презрительной усмешке, а взгляд холоден и насмешлив. Вряд ли можно представить себе что-то более женственное, чем эта деланная небрежность.

Она сильно красилась: густой слой румян и белил придавал её лицу вид маски. В XIX веке так откровенно красились только актрисы. Гиппиус тоже была актрисой. Она играла людьми. Очаровывала, а потом окатывала ушатом ледяной надменности, злыми насмешками и откровенным презрением. Её ненавидели, терпеть не могли её дурацкий лорнет, который она подносила к близоруким глазам, бесцеремонно разглядывая собеседника. Андрей Белый, завсегдатай её литературного салона, в мемуарах «Начало века» довольно язвительно описывает свою первую встречу с «дерзкой сатанессой»:

Тут зажмурил глаза; из качалки - сверкало; 3. Гиппиус, точно оса в человеческий рост... ком вспученных красных волос (коль распустит - до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы, осыпаяся пудрою; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень: на черной подвеске; с безгрудой груди тарахтел черный крест; и ударила блесками пряжка с ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану.

Накануне первой русской революции Гиппиус была связана главным образом с журналом «Новый путь», вернее с новым его редактором Дмитрием Философовым. Гиппиус, Мережковский и Философов даже заключили между собой особый «тройственный союз», отчасти напоминающий брачный, за небольшой лишь разницей - единение носило сугубо интеллектуальный характер. В этом союзе нашла отражение идея Гиппиус о «тройственном устройстве мира», о так называемом Царстве Третьего Завета, которое должно было прийти на смену христианству. И Гиппиус, и многочисленные её «любовники», обручальные кольца которых она пустила себе на ожерелье, признавали «соитие душ», но не тел. В глазах же непосвящённых совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем.

С 1906 года Гиппиус, Мережковский и Философов жили в основном за границей. Они ещё вернутся на Родину. В 1914. В преддверии первой мировой. Вернутся для того, чтобы увидеть, что России, которую они так любили, в которой они жили и были счастливы, больше нет. Гиппиус открыто порвала со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью, в 1919 они нелегально переходят польскую границу в районе Бобруйска, и снова бесконечные переезды: Минск, Варшава, Париж, Биарриц...

Однако эмиграция не изолировала Мережковских от культурной жизни. В Париже они организовали закрытое литературное и философское общество «Зелёная лампа», Гиппиус много печаталась, писала мемуары. Казалось, она не замечала, что всё вокруг менялось, все вокруг менялись. Мережковский неожиданно увлёкся фашизмом, даже лично встречался с Муссолини. Когда он летом 1941, выступая на немецком радио, сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, «призванной спасти мир от власти дьявола», Гиппиус была готова перечеркнуть всё, что связывало их на протяжении полувека. 7 декабря 1941 года Мережковского не стало. Гиппиус хотела покончить с собой, но осталась жить. Потому что слышала его голос. Тэффи, часто посещавшая её в то время, пишет:

Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одевалась она очень странно... На шею натягивала розовую ленточку, за ухо перекидывала шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой она носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, словно язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась.

Гиппиус по-прежнему собирала у себя общество. По-прежнему её окружали недоброжелатели, плодившие невероятные слухи о «декадентствующей мадонне» и преданные поклонники - добровольные жертвы природного очарования и женственности, от которой она сознательно открещивалась всю свою жизнь. Последним - настоящим другом стала безобразная кошка, у которой не было даже клички. Все звали её просто Кошшшка - с тремя «ш». Теффи вспоминала, как, умирая, уже почти не приходя в сознание, Гиппиус всё искала руками, тут ли её Кошшшка.

Зинаида Николаевна Гиппиус умерла 9 сентября 1945, пережив Мережковского всего на четыре года. Она так и не успела закончить свои мемуары о нём...

Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю.
Стремлюсь к тому,
чего я не знаю,
Не знаю...
...Но плачу без слёз
О неверном обете,
О неверном обете...
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.

З. H. Гиппиус

Опасный дефект
Ответ г. Талину

Гиппиус З. H. Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926--1930 гг.) СПб.: ООО "Издательство "Росток", 2002. В полемике тоже есть "третий путь" или что-то вроде. Линию такого пути я хочу наметить, отвечая г. Талину ("Посл. Нов." от 8 дек.). Мы с Талиным старые знакомцы. Еще в петербургской газете "День" спорили (и очень по существу). Талину известны правила, положенные некогда в основу моих воскресных собраний в СПБ: это "свобода, равенство и... вежливость". Таких же правил, по-моему, надо держаться и в полемике. А что касается содержания и существа -- тут хорошо не отступать за черту общепринятой человеческой логики, не соскальзывать с нее. Иначе спор потеряет общий интерес, да и смысл. Очень, кроме того, полезно сразу вскрыть центр возражений противника. Иногда этот центр открывает, попутно, и лицо противника, что также не бесполезно. Центр талинских возражений на мою статью "Третий путь" -- вскрывается легко. Ни о каких путях г. Талин собственно не говорит ничего. Обо мне, о моих словах, об отношении к тому или другому вопросу -- тоже ничего. Это его не интересует, вернее, не доходит до него. Он занят фигурами и кое-какими фактами, попавшими в его поле зрения, их обобщает, ими оперирует. Недоволен, главным образом, газетой "Возрождение". Рассуждает так: это не "Последние Новости", где пишутся левые вещи левыми людьми; в "Возрождении" должны писаться правые вещи правыми людьми. Следовательно, статья "Третий путь" -- правая и автор ее -- правый. А что он там говорит об отрицании сегодняшних представителей обоих направлений -- это обычный "маневр" переходников направо. "Все" так. Если я чего-нибудь не боюсь, то, конечно, обвинений в правизне (как и в левизне): имею, слава Богу, опыт, в результате которого у меня даже интерес к подобным упрекам потерялся. Но ход мыслей Талина интерес имеет, притом и общий, и частный. Попробуем исследовать этот ход. Чем он обусловлен? Где его исток? Откуда все выводы и заключения? А вот откуда: у Талина нет "понятия личности". Прошу взять мои слова в точном смысле; именно понятия личности у Талина нет, а вовсе не самой личности. Напротив, она у него весьма имеется; но, благодаря отсутствию ее понятия (как всякой другой, так и собственной) -- она у Талина находится не то, что в загоне, а в состоянии полной беспризорности. Неудивительно, что проявляет себя порой так нежданно и даже противоречиво: проявляет, где может, где ей удастся проскочить. "Личность" Талина очень талантлива; но дефект сознания, не вмещающего "понятия" ее, то и дело подсекает ей крылья. Этот же самый дефект и роднит, неисцелимо, г. Талина с большевиками. Так роднит, на таких глубинах спаивает, что вопреки всем отречениям (искренним, не сомневаюсь), родство нет-нет да скажется; весьма ощутительно скажется! Однако не в личности Талина дело. Талин -- пример: вот что может получиться, если под "личностью" понимать "индивидуума", "особь", или что-нибудь в этом роде, такое же старенькое, простенькое. Бесконечные пустяки, которые Талин говорит о "солипсизме", -- исходят отсюда. Рассуждения о правых и левых лагерях -- отсюда же. Но попробуйте вместо "лагерей" сказать "гнезда": все тотчас же сделается не пустяками, а истинной правдой. Выползла особь из гнезда -- и ползет. Конечно, пока ползет, она в одиночестве (солипсизм). Но разве подобает особи быть вне гнезда? В воображеньи Талина умещаются лишь два гнезда: левое и правое. Выползла особь из левого -- ясно, значит, что направляется в правое. Лица у особи нет, лицо -- все. "Все так", -- говорит Талин. Так было -- так будет... Святая правда, -- с точки зрения Талина, которому не далось и такое понятие личности, каким ныне обладает большинство его здешних "левых" коллег: святая правда и объективно, если речь идет, скажем, о... муравьях. Я не надеюсь на себя. Не открыть мне глаз Талину, не вывести из состояния, свойственного в наши дни только людям или примитивного, или извращенного мышления. Если Талину окружающие кажутся муравьями и сам он себе -- муравьем, глагол пророка нужен ему, чтобы увидеть себя тем, что он есть, -- человеком; и чтобы порвать тесные, -- о, мимовольные! -- узы, связывающие его с большевиками. Коснись его такой "глагол", он, конечно, понял бы, в какой плоской плоскости происходила до сих пор его борьба с большевиками, как она, внутренно, алогична. Ведь в чем вся беда, на взгляд Талина? Плохи большевики, плохи -- конечно! Они плохо делают дело, отвратительно... но дело-то, само по себе, не плохое? Общие-то принципы (не касаясь деталей) правильны? Отсюда рукой подать до надежды, что большевики "исправятся", или, на худой конец, будут сменены людьми родственными им, в смысле идеологии, только более честными, дельными и верными. Точных данных не имею, но, по логике, кажется мне, например, что Талин должен придавать большое значение борьбе Троцкого со Сталиным и даже (все по логике) быть скорее на стороне первого. О, конечно, победа Троцкого еще отнюдь не удовлетворила бы г. Талина! Однако в ней (или "через" нее, или "сквозь" нее) он увидел бы, вероятно, какое-то мерцанье лучшего будущего. Так как на "пророческие глаголы" я не претендую, то сознаюсь: говоря о важнейшем дефекте талинского мышления (об отсутствии понятия "личности" человеческой), я думаю больше о других, нежели о самом Талине. Другие, может быть, поймут, как печален и опасен этот дефект. Простого соображенья достаточно, чтобы увидеть, как он влияет даже на работу в области чисто общественной. С муравьиным идеалом строить общество не из особей, а все-таки из людей -- что выйдет? Заранее можно сказать, что не выйдет ни муравьиного гнезда, ни человеческого общества. При слепой удаче, реально выйти из этого может только нечто, довольно страшное: общество "человекообразных". На вопрос о "фашизме", затронутый вскользь Талиным, я непременно как-нибудь отвечу. Вопрос не коренной, но важный; и опять не Талину, а скорее другим, -- со слухом более тонким, -- я скажу, что такое для "третьепутников" фашизм; каким они его видят, как определяют. Если правые назовут это определение -- левым, а левые -- правым, не беда: лишь бы ясность и точность, даже в детальном вопросе, не пострадали. Но об этом в другой раз.

1925 год был необыкновенно богат на самоубийства. В Ленинграде в 25 году в день происходило от 10 до 15 самоубийств. Это значительно превосходило уровень суицида в 1876 году, когда Федор Михайлович Достоевский поднял волну беспокойства по поводу душевного состояния петербургской молодежи. В 25 году самоубийц даже больше, чем в революционном 17-м. Причем крайнее отчаяние охватывало совершенно разные, можно даже сказать, противоположные, группы советских граждан.

Смерть Сергея Есенина в самом конце 25 года выбивается из этой тенденции по одной простой причине: это смерть очень большого таланта. Последнее стихотворение Есенина, написанное в день перед тем, как он повесился, начинается строкой «До свиданья, друг мой, до свиданья».

В архиве Института русской литературы им. Пушкина с бумаги, на которой было написано стихотворение, была изъята корочка красителя. Микроспектральный метод анализа подтвердил, что стихотворение написано кровью: «В результате судебно-медицинской экспертизы сделан вывод: «Для написания стихотворения «До свидания, друг мой, до свиданья», по размеру букв оригинала, необходимо 0,2 мл «живой» крови человека».

Через три года после самоубийства Есенина драматург Николай Эрдман написал комедию «Самоубийца». По многим оценкам - лучшую советскую пьесу. В комедии «Самоубийца» - главный герой безработный обыватель Семен Семенович Подсекальников. Он склонен к истерии, и его жене почудилось, что он вздумал застрелиться в уборной коммунальной квартиры. Потом он и впрямь решился на самоубийство, но передумал. Маленький человек изменился у нас на глазах. Он решился на звонок в Кремль. Он позвонил и сказал: «Я Маркса прочел, и мне Маркс не понравился». А в финальном монологе того хлеще: «Я прошу немногого - ради Бога, разрешите нам говорить, что нам трудно жить. Ну, хотя бы вот так шепотом: «Нам трудно жить. Товарищи, я прошу вас от имени миллиона людей: «дайте нам право на шепот». Комедию «Самоубийца» Сталин лично запретил к постановке и Станиславскому и Мейерхольду. Сталин сказал: «Пьеса пустовата и даже вредна». Есенина Сталин запретит позже. Причем причина запрета - Троцкий. Троцкий любил стихи Есенина. Троцкий у Есенина на языке. Майской ночью 20-го года Есенин шел по Тверскому бульвару от памятника Пушкину - со своей новой знакомой Надеждой Вольпин. Ей 20 лет, она пишет стихи, она родит от Есенина сына, ей Есенин на Тверском бульваре сказал: «Ленина нет. Он распластал себя в революции. Другое дело Троцкий. Троцкий проносит себя сквозь историю, как личность».

В 24 году Есенин будет под большим впечатлением от смерти Ленина. 23 января Есенин на время вышел из санатория для нервнобольных на Большой Полянке, где проходил курс лечения по поводу психического расстройства. Он прошел дворами Замоскворечья и присоединлся к толпе, которая сопровождала гроб Ленина на пути в Колонный зал. В Колонном зале Есенин стоял несколько часов.

Год 1925. Когда Есенина не стало, некролог написал Троцкий. Горький так и сказал: «Лучше всех написал Троцкий». Некролог огласили на вечере памяти Есенина во МХАТе, а затем напечатали в виде статьи в “Правде” и в “Известиях”.

“Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя! Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, прикрывался, но не прикрылся. Больше не могу, - сказал побежденный жизнью поэт - сказал без вызова и упрека».

Есенин всегда, видимо, чувствовал себя - не от мира сего. Но это - не в укор, - мыслимо ли бросать укор вдогонку лиричнейшему поэту, которого мы не сумели сохранить для себя! Поэт не был чужд революции, - он был несроден ей. Через год после смерти Есенина появился сборничек под названием “Против упадничества, против есенинщины”. Потом еще сборничек “Упаднические настроения среди молодежи. Есенинщина”.

И, наконец, в январе 27-го в “Правде” напечатана статья Бухарина “Злые заметки”. В 27-м Бухарин - член Политбюро и главный редактор “Правды”. В конце 26-го из Политбюро изгнаны Каменев, Зиновьев и Троцкий. У Бухарина пик любви к Сталину. Так вот Бухарин в “Правде” писал о Есенине. Это не что иное, как ответ Троцкому. Два года спустя. Но без упоминания Троцкого.

“Есенин талантлив? - переспрашивает Бухарин. “Конечно, есенинский стих звучит нередко, как серебряный ручей. И все - таки есенинщина - это отвратительно напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами. Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и, так называемого, национального характера: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни”.

За два года после смерти Есенина в 25-м году, советский политический рельеф упростился. Основные действующие фигуры стерты, хотя еще не до смерти. Покойного Есенина смахивают вместе с ними. Не из страха перед силой слова. А в утверждение того, что поэт самостоятельной ценности не имеет.

Дальнейший ход советской истории обеспечил невероятную популярность Есенина по тюрьмам и лагерям. Поэт Анатолий Жигулин писал: «Когда узнали, что я помню так много стихов Есенина, я стал в бараке человеком нужным и уважаемым. Самые разные люди - бывшие бандиты и воры, бывшие офицеры, инженеры, и бывшие колхозники, рабочие - слушали Есенина с огромным удивлением и радостью».

Писатель Варлам Шаламов говорил: «ловили ноты тоски, все, вызывающее жалость, все, что роднит с тюремной сентиментальностью. Блатные сделали Есенина классиком».

Священник и философ Павел Флоренский отмечал: «В рязанцах, а Есенин из Рязани, есть что-то исключительно приятное: мягкость и доброта, какая-то всасывающая ласковость. Рязанство - полная противоположность жесткости и сухости. Рязанский народ самый приятный. Но он же и бесхарактерен».

Публикации Есенина на воле будут крайне редкими и бедными.

Уже после войны в стенах Московского Университета произойдет одна история. Молодой человек ухаживал за девушкой. Она по-тихоньку читала Есенина. Он донес на нее. Её выгнали из комсомола. А потом она вышла за него замуж.

Есенин в последнем в своей жизни стихотворении написал:

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

С позиции большой философии в этих двух строках едва ли содержится открытие, но поэтически всё стихотворение безумно красиво. И просто безумно. Потому что в последней строке своего последнего стихотворения Есенин лукавил. «Да и жить, конечно, не новей» - это не усталость, это золотое мальчишество. Потому что вплоть до самой смерти - вся финишная прямая - это сплошной творческий подъем. В таланте нет признаков усталости, истощения. Медицинский диагноз и смерть - они отдельно.

В 25 году тридцатилетний Сергей Александрович Есенин - первый поэт России. В 25 году началась подготовка полного собрания его сочинений. Есенин говорил: «Вот в России почти все поэты умирали, не увидев полного издания своих сочинений. А я вот увижу свое собрание». Летом, 30 июня, он подписал с Госиздатом договор об издании собрания стихов и поэм в трех томах. В конце ноября все три тома сданы в набор. Есенин говорил, что стихи его очень хорошие, что никто так теперь не пишет, а Пушкин умер давно. Пушкин всю жизнь не давал ему покоя. Пушкин - цель, от которой можно сойти с ума. Расстояние между ними сократилось до минимума в день похорон Есенина, когда на Доме Печати растянули траурный транспарант: “Тело великого национального поэта покоится здесь”.

Его гроб трижды проносили вокруг памятника Пушкину. Траурное мероприятие состоялось также около Пушкина. Стихи читал актер художественного театра Качалов, хороший знакомый Есенина. В первых рядах многотысячной толпы - последняя жена Есенина Софья Андреевна Толстая, внучка Толстого. Играет военный оркестр, присланный Михаилом Лашевичем, заместителем Михаила Фрунзе. Фрунзе умер двумя месяцами раньше при неясных обстоятельствах на операционном столе в Боткинской больнице. Лашевич застрелится в 28-м... Здесь же режиссер Всеволод Мейерхольд с женой Зинаидой Райх, бывшей супругой Есенина. Мейерхольд бешено ревновал жену к Есенину. Анатолий Мариенгоф писал: ”Помани её Есенин пальцем, она бы от Мейерхольда убежала без зонтика в дождь и град”.

Анатолий Мариенгоф многолетний близкий друг Есенина. В 19-м году они спали в одной постели в комнате, которую снимали в квартире номер 43 в доме 3 по Богословскому переулку. На похоронах Есенина Зинаида Райх кричала:” Ушло наше солнце» и обнимала своих с Есениным детей, которых воспитывал Мейерхольд. Есенин любил показывать фотографии дочери и сына знакомым. Карточки всегда носил в кармане. Есенин ушел от Райх за два месяца до рождения сына. Жилья у нее не было. Приют она с младенцем нашла в Доме матери и Ребенка на Остоженке. Это было совсем не плохо по тем временам. Сын Есенина Константин стал знаменитым спортивным журналистом, знатоком футбола и интеллигентнейшим человеком. Есенин больше любил дочь. Надежда Вольпин вспоминала, Есенин всегда говорил: “Детей у меня двое”. Только однажды вскользь сказал:” У меня трое детей”. Старший сын Есенина - Юрий Изряднов. Он будет расстрелян 13 августа 37-го года по обвинению в покушении на Сталина. Мать Юрия, Анна Романовна, после гибели своего сына, помогала сыну Есенина от Зинаиды Райх. Райх была зверски убита после ареста Мейерхольда. Константин Есенин вспоминал:” Когда я остался один, Анна Романовна подкармливала меня, а позднее присылала мне на фронт посылки с табаком и теплыми вещами”.

Жила она в полуподвале во Вспольном переулке. В свой последний приход к ней в 25-м году Есенин оставил на столе коробку папирос. Курил он папиросы “Сафо” с картинкой античной поэтессы на крышке. Сын Есенина Юрий выкурил оставшиеся папиросы, кроме одной. Сын Есенина Константин выкурил эту последнюю, оставшуюся после отца, в 41-м году перед уходом на фронт. Своего младшего сына Александра Есенина-Вольпина, 24-го года рождения, Есенин никогда не видел.

На траурном митинге 31 декабря 25 года семилетняя дочь Есенина Татьяна читала Пушкина “Мороз и солнце. День чудесный”. Летом 24-го года в Ленинграде Есенин пришел в гости к Ахматовой. В ее комнате в Фонтанном доме они говорили о Пушкине и о портрете Пушкина работы Кипренского. Есенин сказал: «Не родился еще художник, который написал бы с меня такой же льстивый портрет».

Кто-кто, а Ахматова была малоподходящей собеседницей для такого сорта разговоров, со своей жесткостью и колкостью - и при своем пиетете к Пушкину - могла бы и высмеять. Не высмеяла. А в стихотворении после его гибели проявила редкое и высочайшее сострадание поэта к поэту. Она поставила на одну доску смерть Пушкина и смерть Есенина. И вероятно, мудрая Ахматова точнее всех поняла настоящую причину его смерти. Не всякий способен устоять под мощью своего таланта. Талант нестерпим. Талант - зверь. Есенин с Ахматовой познакомились задолго до этого, в декабре 15-го года в Царском Селе. Есенин приехал к ней с газетой «Биржевые ведомости». В рождественском номере были его стихи. В компании с Блоком, Гиппиус, Сологубом, Брюсовым, Буниным и Мережковским. Есенину хотелось читать. Он - естественно - называл 26-летнюю Ахматову Анна Андреевна, она его, двадцатилетнего, после доли сомнений, Сергеем Александровичем. Ахматова говорила: «Читал он великолепно. Хотя немного громко для моей небольшой комнаты. Одно тревожило. Тревожила последняя строка

«Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть».

Есенин появился в Петрограде в 15-м году. Пересилив страх, пришел к Александру Блоку, ходил в дом к Зинаиде Гиппиус. Ядовитая Зинаида Николаевна посмотрела через лорнет на ноги Есенина и спросила: «Что у вас за гетры, Есенин?» Есенин был в валенках. Есенин в свою очередь, вспоминал о ней: «Пришел я в салон Мережковских. Навстречу мне его жена, поэтесса Зинаида Гиппиус. Я пришел, одетый по-деревенски, в валенках. А эта дама берет меня под руку, подводит к Мережковскому, познакомьтесь, - говорит, - мой муж Дмитрий Сергеевич, я кланяюсь, пожимаю руку. Подводит меня к Философову. «Мой муж Дмитрий Владимирович». Меня деревенского смутить хотела, но я в ус не дую: подвела б меня к третьему мужу - тоже не оторопел бы."

Тогда же Есенин через уже известного крестьянского поэта Клюева познакомился c Дмитрием Ломаном, штабс-офицером по поручениям при дворцовом коменданте. Именно полковнику Ломану пришла идея привезти рязанского парня в Москву в дом к сестре императрицы, к Великой княгине Елизавете Федоровне на Ордынку. Есенина отвезли в Москву вместе с поэтом Клюевым. Есенина одели в голубую шелковую рубаху, длинный бархатный кафтан и сапоги на высоком каблуке. После Москвы Ломан устроила чтение стихов перед вдовствующей императрицей Марией Федоровной в Александровском дворце в Царском Селе. По воспоминаниям Есенина вдовствующая императрица сказала: «Я возлагаю на Вас большие надежды. Вот в такое время, когда внутренние враги сеют смуту в народе, патриотические и верноподданнические стихи были бы очень полезны».

Этот разговор происходил практически через дорогу от того зала, где на выпускном лицейском экзамене читал Пушкин. Этот эпизод позднее воспроизвел Илья Ефимович Репин. В 15-м году Есенин познакомился с Репиным. Есенина к Репину привел Чуковский. Там же был художник Анненков - автор портретов Троцкого, Ленина, Есенина и многих других. Юрий Анненков вспоминал: «Тягой к званию первого русского поэта, догнать и перегнать, перескочить и переплюнуть были одержимы многие русские поэты - Северянин, Маяковский, даже кроткий Хлебников. Как-то я спросил у Есенина:

- «Какого черта нужен ему этот сомнительный чемпионат».

- «По традиции, - ответил Есенин, - читал у Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

Тогда же Есенин в Царскосельском лазарете читал перед действующей императрицей Александрой Федоровной. Есенин служил в военно-санитарном поезде. В автобиографии 23 года Есенин писал: ”Императрица после моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия”.

В августе 1923 года в Москве в Богословском переулке, в квартиру Есенина с Мариенгофом, ворвался радостный чекист Яков Блюмкин. С порога он закричал: “Ребята, Лев Давидович, Троцкий Лев Давидович, сегодня может вас принять. Собирайтесь, едем.”

По дороге в парикмахерскую на Тверской, Есенин встретил знакомую актрису Августу Миклашевскую. Крикнул: «Спешу, в Кремль вызвали. Бегу мыть голову».

В этой ситуации - два очевидных культовых момента. Первый - шевелюра Есенина. Надежда Вольпин вспоминала: Есенин влюблен в желтизну своих волос. Она входит в образный строй его поэзии. И хочет он себя видеть светлым блондином: нарочито всегда садится так, чтобы свет падал на кудри”. В бороде проступала рыжина, поэтому он был всегда гладко выбрит и выбритые щеки пудрил.

Второй предмет культа в истории с мытьем головы - это Троцкий. Есенин говорил: «…Есть один человек… Если захочет высечь меня, так я сам штаны сниму и сам лягу! Ей, Богу, лягу! Знаешь, кто? Троцкий”.

В августе 23-го в Кремле Есенин сказал Троцкому, что крестьянским поэтам негде печататься: у них нет ни издательства, ни журнала. Троцкий сказал: «Поможем. Вам будет выдана сумма на расходы и вы будете печатать в журнале те произведения, которые вам придутся по душе. Разумеется, ответственность, политическая и финансовая, целиком ложится на вас, товарищ Есенин». Есенин поблагодарил Троцкого и отказался...

Год 1925. Лев Троцкий пригласил Сергея Есенина на прием в Кремль. Яков Блюмкин, который водил Есенина к Троцкому, - сотрудник ВЧК, в недавнем прошлом левый эсер, убийца германского посла Мирбаха, и снова сотрудник ВЧК-ОГПУ. На самом деле он безжалостный красный Джеймс Бонд, участник авантюр в разных точках земного шара. Не чужд поэзии и поэтов. Как-то раз Блюмкин в кожанке, с наганом на боку шел за Николаем Гумилевым и читал ему в спину знаменитые строки из его, гумилевских «Капитанов»:

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Гумилев остановился и холодно спросил: «Что вам от меня надо?»

Я ваш поклонник.

Это свидетельствует о вашем хорошем вкусе, но меня не касается.

Я хотел пожать вам руку, я - Блюмкин.

При этом имени от гумилевской холодности не остается и следа.

Блюмкин? Убийца Мирбаха? Очень, очень рад.

Гумилев улыбнулся и пожал руку Блюмкина. Гумилева расстреляли в 21 году. Блюмкин хвастался, что может внести в расстрельные списки кого угодно - как Господь Бог. Еще весной 18-го года, до убийства посла Мирбаха, Есенин привел Блюмкина на именины к Алексею Толстому. Кивнув на Блюмкина, Есенин предложил одной из дам: «Хотите посмотреть, как расстреливают в ЧК? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою».

В 23-м году, когда Есенин с Блюмкиным ходили в Кремль, Троцкий еще наркомвоенмор, то есть нарком обороны, он всесилен. В 25-м он уже абсолютно лишен власти. Этот промежуток времени, как раз между встречей Есенина с Троцким и смертью Есенина, этот короткий исторический интервал - самый существенный, критический для всей последующей советской истории. Именно тогда Сталин окончательно входит во власть. Троцкого в 24 году не слышно. В конце 24 года Каменев при поддержке Зиновьева внес предложение об исключении Троцкого из Политбюро. Сталину было, несомненно, приятно, что удар по Троцкому наносится не его, а чужими руками. Сталин даже сказал, что он против исключения Троцкого из политбюро. Но уже в январе 25-го года на Пленуме ЦК Сталин сделал доклад о Троцком и обвинил его в попытке “превратить идеологию партии в большевизм без ленинизма”. Такой человек, естественно, не может быть наркомом обороны. Троцкого сняли с наркома, а на его место назначили Фрунзе. Пленум предупредил Троцкого: в случае продолжения фракционной работы, он будет выведен не только из Политбюро, но и из ЦК. Член ЦК Емельян Ярославский в частном разговоре назвал решение пленума “в некотором роде историческим”. Он сказал: ” До сего времени мы были под гипнозом - до Троцкого нельзя дотрагиваться, у него постоянное кресло в первых рядах Политбюро и это кресло пожизненное. Теперь всем и самому Троцкому ясно, что с ним шутить не будут”.

Троцкий в воспоминаниях писал, что он “уступил военный пост без боя, даже с облегчением, чтобы вырвать у противников орудие инсинуации насчет его военных замыслов”.

Троцкий намекал на возможность обвинений его в попытке узурпации власти. В конце апреля 25-го года прошел слух, что где-то состоялась встреча Сталина и Троцкого, что будто бы они решили помириться и что Троцкий вскоре получит важный хозяйственный пост. Троцкий действительно вскоре был назначен членом президиума Вы́сшего сове́та наро́дного хозя́йства, начальником Электротехнического управления и председателем Концессионного Комитета. А в июне 25-го года Сталин в довольно широком кругу соратников сказал: ”Троцкий на брюхе подполз к партии”. Троцкий действительно дал повод. В №16 журнала “Большевик” за 25 год было опубликовано письмо Троцкого в редакцию. Письмо представляло собой критику на книгу американца Макса Истмэна под названием “Since Lenin Died”, в переводе “После смерти Ленина”. Истмэн переживал, что партия переродилась, что бюрократия торжествует. То есть Истмэн повторял Троцкого, не зная, что Троцкий от себя уже отрекся, и что по этой причине многие в СССР уже пустили себе пулю в лоб. Так вот, в письме в журнал “Большевик” Троцкий начал с критики книги Истмэна, но высказал в результате самое главное для себя. Троцкий написал: ”Ленин не оставлял никакого завещания”. То есть тем самым Троцкий сказал, что Ленин ничего не говорил о грубости Сталина и не разделял Сталина и Троцкого. «Сама ситуация в партии исключала возможность такого завещания,- продолжал Троцкий. Историю с якобы завещанием раскручивала эмигрантская буржуазная и меньшевистская печать. В политбюро и ЦК совершенно нет никаких обстоятельств, которые давали бы какое бы то ни было основание для опасения раскола».

Всё. “То есть - Я весь ваш, Иосиф Виссарионович”, - говорил Троцкий в 25 году. Вот после этого письма Троцкого, Сталин и сказал, что тот “подполз к партии на брюхе”. Большинство из тех, кто был в курсе, одобрительно смеялись сталинской шутке, немногие были в ужасе от мгновенной и окончательной сдачи Троцкого.

В первой половине 25-го года среди активных участников выдавливания Троцкого фигурировал Григорий Зиновьев, член Политбюро и глава ленинградской парторганизации. Именно по его инициативе ленинградский губернский комитет выступил с предложением об исключении Троцкого не только из политбюро, но из партии вообще. После победы над Троцким в конце 25-го года Зиновьеву в голову пришла мысль развернуть наступление на Сталина. Зиновьев всерьез рассчитывал занять сталинское место. 18 декабря в Москве открылся 14 съезд партии. С политическим докладом выступил Сталин. На следующий день политический доклад делал Зиновьев. 21 декабря, в день рождения Сталина, выступал член Политбюро, глава Моссовета Каменев. Он говорил: ”Лично я полагаю, что товарищ Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба”.

Именно в этот день, 21 декабря 25-го года, Есенин ушел из психиатрической клиники на Пироговке, в Божениновском переулке. Есенин находился там с 26 ноября и лечился у знаменитого психиатра Ганнушкина. Именно у Ганнушкина он написал «Клен ты мой опавший». Он совершенно измотан за последний год. Весь год, как и предыдущий, он постоянно писал. При этом он говорил:

У меня нет соперников, и потому я не могу работать. Я потерял дар.

И снова писал. Прямо перед клиникой на Пироговке он закончил своего “Черного человека”. Он писал его долго. Многим читал. В самых разных местах. Михаил Зощенко вспоминал: ”Мы входим в пивную. Есенин идет нам навстречу. Что-то говорит официанту. Тот приносит ему стакан рябиновки. Закрыв глаза, Есенин пьет. Хочет опять позвать официанта. Чтобы отвлечь, я прошу его почитать стихи. Он соглашается, почему-то с радостью. Он читает поэму «Черный человек»

Есенина окружила почти вся пивная. Его подхватили десятки рук и понесли к столику, все хотят обнять его, поцеловать.

Муж сестры Есенина Наседкин вспоминал: ”Я дважды заставал его в цилиндре с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником - отражением”.

Поэт Николай Асеев: ”Передо мной вставал другой облик Есенина. Не тот общеизвестный, с русыми кудрями, а живое лицо, умытое холодом отчаяния и просветлевшее от боли и страха перед своим отражением”.

Те, кто слышал поэму в его чтении, говорили, что напечатанный текст короче и менее трагичен, чем тот, что Есенин читал. Сам Есенин, говоря о “Черном человеке”, не раз упоминал о влиянии пушкинского “Моцарта и Сальери”. Пушкин ему снился и в бессонницу мерещился. Летом 24-го в Царском Селе он ни свет ни заря вылез из окна и пошел к памятнику. Говорил потом: ”Так нестерпимо захотелось увидеть Пушкина. Первым ему сказать: ”Доброе утро”. По дороге Есенин нашел фотографа, залез на памятник и попросил: ”Сними меня с Сашей. Мы друзья”. Потом Сергей Александрович пошел на вокзал, выпил там за Сашу со словами: “Кто его знает, когда опять увидимся”. Он страшно пил этот год. Когда его убеждали серьезно лечиться, он с неизменной улыбкой ссылался на то, что ему нужно подготовить для Госиздата собрание своих сочинений и тогда возьмется за лечение.

В то же время, летом 25-го года, в планах стоит выпуск 27-томного собрания сочинений Троцкого. Зиновьев к тому времени уже давно обладал правом на издание своих сочинений. Гонорары партийным авторам выплачивались, независимо от того, как распространлась печатная продукция. Есенин знал, что за стихи он должен получать деньги. Одни вспоминали, что Есенин считал для себя личной обидой, если одно и то же стихотворение печатал меньше, чем в пяти-шести сборниках. Что издатели таяли под его взглядом. Другие современники писали, что его походы в редакцию обычно кончались плачевно, что гордость его не мирилась с получением отказа, что в ожидании денег нервничал, и непосредственно из редакции попадал в пивную. Ночью приходил пьяный и без денег. Кормил и поил всех вокруг. При этом часто повторял: ”Я хочу быть богатым!” или “ Буду богатым, ни от кого не буду зависеть - тогда пусть кланяются”. Богатый для него было синонимом “сильный”, “независимый”. Надежда Вольпин вспоминала, как Есенин однажды неожиданно похвастался: «Дед мой вовсе был не крестьянин. У него, у деда, два парохода по Волге ходили».

Отец Есенина писал ему: «Сережа! Если бы ты не пил, то наверняка ты бы не жил, как живешь. У тебя была бы роскошная квартира и имел бы не менее двух прислуг, жил бы настоящим барином». Квартиры у Есенина в 24-м и в начале 25-го не было вовсе. Жил по знакомым, по знакомым женщинам. В частности, у Галины Бениславской на углу Большой Никитской и Брюсовского в доме 2/14. Бениславской в марте Есенин написал: «Милая Галя! Вы мне близки, как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину».

В годовщину смерти Есенина, в декабре 1926 года, Галина Бениславская покончила с собой на могиле поэта. Она писала: «В период 23-25 годов Сергей Александрович уже не умел цепляться за возможности, не умел пробиваться. «Поймите, - твердил он, - в мой дом я должен стучаться, а мне не открывают. Это им не простится. Пусть я буду жертвой за всех, за всех, кого не пускают. Это вам не фунт изюма. За меня все обозлятся. А мы все злые, вы не знаете, как мы злы, если нас обижают. Буду кричать, буду, везде буду. Посадят - пусть сажают - еще хуже будет”.

Поэт, критик, знакомый Есенина Георгий Иванов вспоминал: Есенин чуть не каждую ночь кричал на весь ресторан, а то и на всю Красную площадь - “Бей коммунистов - спасай Россию”. Всякого другого на месте Есенина, конечно бы, расстреляли.

Вспоминал прозаик Андрей Соболь: «Относительно Есенина в 24 году был отдан приказ по милиции - доставлять в участок для вытрезвления и отпускать, не давая делу дальнейшего хода. Конечно, приказ был отдан, не из любви к Есенину, а из соображений престижа: не хотели официально

признавать “расхождения” между рабоче-крестьянской властью и поэтом, имевшим репутацию крестьянского».

Год 1925. Поэта Сергея Есенина знали все милиционеры центральных участков. Из отчета милиционера Дорошенко: “Есенин позволил себе нанести словесное оскорбление по адресу Советской рабоче-крестьянской милиции, называя всех находившихся “сволочью”.

Милицейские протоколы по Есенину и тот факт, что делам этим велено было не давать ходу, сильно по внешнему рисунку напоминали ситуацию с Григорием Распутиным в 15-16 годах. Как раз в те времена совсем молодого Есенина, как в свое время Распутина, водили и показывали по всевозможным петербургским салонам - от монархических до либеральных. Распутин про такое говаривал: «возят как райскую птицу”. По некоторой информации, в 16 году носилась даже политическая идея слепить из юного поэта Есенина противовес Распутину. Возможно, именно по этой причине полковник Ломан первым делом повез Есенина к Великой княгине Елизавете Федоровне, ярой противнице Распутина. Но Юсупов убил Распутина. Потом пошла Февральская революция, потом Октябрьская. Поэт Клюев, доставшийся Есенину в приятели с дореволюционных времен, еще с выступления перед Великой княгиней, мало напоминал по нравственному качеству Петра Андреевича Вяземского рядом с Пушкиным. В 23 году Клюев - неудачник, его не печатали, он завидовал славе Есенина. Но он оказался отличным провокатором. «Жиды не дают печататься. Жиды правят Россией, потому я не люблю жидов», - говорил Клюев.

Из протокола допроса Есенина в 47-м отделении милиции г.Москвы, 21 ноября 23-го года: ”Сидел в пивной с приятелями, говорили о русской литературе. Я увидел типа, который прислушивался к нашему разговору. Я сказал приятелю, чтобы он ему плеснул в ухо пивом. После этот тип встал и пошел, позвал милицию. О евреях в разговорах поминали только, что они в русской литературе не хозяева и понимают в таковой в тысячу раз хуже, чем в черной бирже, где большой процент евреев обитает, как специалистов. Признаю себя виновным в оскорблении. Оскорбления наносил словами “жидовская морда”. О еврейских погромах я ничего не говорил”.

Потом был товарищеский суд в доме печати. Вынесли общественное порицание, хотя в середине 20-х годов антисемитизим еще был серьезным преступлением. Уже после суда Есенин говорил: ”Что они сговорились, что ли? Антисемит, антисемит! Да, у меня дети - евреи”.

Надежда Вольпин вспоминала: ”Слышала не раз: он и Райх зачислял в еврейки и Дункан”.

Со знаменитой танцовщицей Айседорой Дункан Есенин познакомился в 21-м году в мастерской художника Якулова на Большой Садовой в доме, где потом появится булгаковская “нехорошая квартира”. Дункан в тот вечер не села со всеми ужинать, а расположилась в соседней комнате на кушетке. Едва не сшибая гостей, промчался какой-то человек в сером костюме. Он кричал: Где Дункан, где Дункан?”. Это был Есенин. Разругался Есенин с Дункан после поездки в Штаты, в Париже. Из Штатов он писал Мариенгофу: Кроме русского языка, никакого другого не признаю и держу себя так, что ежели кому-нибудь любопытно со мной говорить, то пусть учится по-русски.”

В Париже с Дункан был грандиозный скандал в отеле: бил зеркала, ломал мебель. Был арестован, освобожден при содействии Дункан и уехал в Германию. В Париже в ресторане он издевался над русскими офицерами, которые служили теперь официантами. Требовал, чтоб пили за Советскую Россию. В Берлине на вечере писателей-эмигрантов требовал, чтобы пели “Интернационал”. А на вопрос, кто интересуется в Москве поэзией, отвечал: разве только девушки. Да и то - еврейские.” Вспоминают, что в его устах это звучало жалобно и нежно. Дункан приехала к нему в Германию. Они вместе вернулись в Москву. «Да, она меня очень любила, и я знаю - любит. Она говорила, что я похож на ее погибшего сына. В ней очень много нежности». Это он рассказывал Галине Бениславской, говорил: «Я двух женщин бил, Зинаиду и Изидору, и не мог иначе, для меня любовь - это так мучительно». Говорил, что это Дункан отправила его в психиатрическую клинику на Полянку. В психиатрической клинике тогда начал писать статью, остался черновой набросок: «Россияне! Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства выдвинуло на арену революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но отнюдь не перед искусством».

В апреле 24-го в Ленинграде Есенин зашел к своему знакомому Вольфу Эрлиху на Бассейной: «А знаешь, мне Клюев перстень подарил. Хороший перстень, очень старинный, царя Алексея Михайловича».

Он положил руки на стол. Крупный медный перстень был надет на большой палец правой руки. Как у Александра Сергеевича. Пушкин с перстнем на большом пальце правой руки изображен на портрете работы Тропинина. Для Пушкина перстень - не украшение, а талисман. Вероятно, и на Кавказ Есенин поехал вслед за Пушкиным. А может быть, он поехал туда совсем по другой причине. В 50-е годы поэт Борис Пастернак рассказывал Ольге Ивинской. В Кремль были приглашены он - Пастернак, Маяковский и Есенин. С каждым Сталин беседовал отдельно. Речь шла о переводе на русский язык грузинских поэтов. В сентябре Есенин все бросил и уехал сначала в Баку, потом в Тифлис, потом вернулся в Баку. Первый секретарь ЦК Азербайджанской КП (б) в это время - Сергей Киров. В Ленинград на место Зиновьева его переведут через полтора года. У Кирова в Баку Есенин встретился с Михаилом Фрунзе, который вскоре сменил Троцкого на посту наркома обороны. У Кирова позже Есенин будет читать стихи из нового цикла «Персидские мотивы». В Персию его не пустили, как Пушкина. Хотя могли бы. Советской резидентурой в Персии в это время руководил приятель Есенина, все тот же Яков Блюмкин.

Из Баку Есенин на месяц приезжал в Москву. В этот месяц он знакомится с внучкой Толстого и полной тезкой своей бабушки Софьей Андреевной Толстой. Он отбил её у Бориса Пильняка и объявил своей невестой. Борис Пильняк через год написал «Повесть непогашенной луны», посвященную истории неожиданной смерти наркома обороны Михаила Фрунзе. В 25-м все обсуждали смерть Фрунзе, в 26 -м книгу Пильняка. Есенин, когда узнал о смерти Фрунзе, плакал. Бориса Пильняка расстреляют в 38 -м. Знакомым Есенин часто задавал вопрос:

Знаете, я женат? Правда, хорошо? Сергей Есенин женат на внучке Льва Толстого!

Язвительный Мариенгоф писал: Софья Андреевна Толстая, внучка Льва Николаевича, до немыслимости похожа на своего деда. Только лысины и бороды не хватало”. Сама Софья Андреевна писала: Я иногда думаю, что я самая счастливая женщина и думаю - за что?

Есенин в разговоре со знакомым:

Сергей Александрович, что с Вами?

Да, знаете, живу с нелюбимой.

Зачем вы женились?

Ну-у-у! Зачем? Да назло. Вышло так.

А Софья Андреевна в письме осенью писала: ”Выглядит он, кажется, немного лучше. А вообще он кволенький, и у меня за него сердце болит.

Критик Александр Воронский вспоминал: ”Морозной зимней ночью на Тверской я увидел Есенина, вылезающим из саней. На нем был цилиндр и пушкинская крылатка. Есенин старательно закутывался в ней. Он был трезв. Я спросил: ”Что это все означает, зачем такой маскарад?”

А Надежде Вольпин, матери своего сына, он еще когда говорил: ”Полюбить бы по-настоящему! Или тифом что ли заболеть!”

Врачи тогда говорили, что сыпной тиф обновляет не только тело, но и душу. Если выживешь.

Зинаида Николаевна,

один из псевдонимов -

Антон Крайний

8(20).XI.1869, Белев Тульской губернии - 9.IX.1945, Париж

Расхожее мнение, сформулированное Оскаром Уайльдом, что женщина - это декоративный пол, во всем блеске опровергла Зинаида Гиппиус. Да, она была красива, но ее красота дополнялась умом. «Зинаидой прекрасной» называл ее Брюсов. А критик и публицист Петр Перцов так живописал Зинаиду Николаевну: «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность я назвал бы „боттичеллиевой“…» Но при этой «боттичеллистости» сердце у нее было, как игла, ум насмешливый и язвительный. С годами она поражала всех не только своей необычной внешностью, но и интеллектуальным блеском, аналитическим подходом к жизни.

Разумеется, на первых порах она много набралась у мужа, писателя и мыслителя Дмитрия Мережковского. Мережковский способствовал первой публикации Гиппиус - стихов, написанных под влиянием Надсона. Затем постепенно Зинаида Гиппиус обрела свой собственный голос. Ее стихи отличались внутренней борьбой, некоторым демонизмом и холодно-страстной сдержанностью. И всегда, как отмечал Аким Волынский, слышался «тревожный крик треснувшего стекла».

О, пусть будет то, чего не бывает,

Никогда не бывает:

Мне бледное небо чудес обещает,

Оно обещает.

Но плачу без слез о неверном обете,

О неверном обете…

Мне нужно то, чего нет на свете.

Чего нет на свете.

Строка «мне нужно то, чего нет на свете» мгновенно стала крылатой, в ней бился главный нерв всего Серебряного века, всех поисков и метаний.

В 1904-м и 1910 годах в Москве вышли два «Собрания стихов» Гиппиус, утвердившие ее славу как декадентской поэтессы, тяготеющей к метафизическому типу мышления. Вместе с Мережковским и Розановым Гиппиус организовала «Религиозно-философские собрания», редактировала журнал «Новый путь» и выступала как авторитетный литературный критик под псевдонимом Антон Крайний. Что касается проповедуемых Гиппиус взглядов, то в конце одного века и в начале другого они колебались и менялись. Тут были и образы «снегового огня», и метафизические тупики («Не ведаю, восстать иль покориться,/ Нет смелости ни умереть, ни жить»), крайний индивидуализм и шарахание к «неохристианству», и еще многое другое. Зинаида Гиппиус изображала из себя то русалку, то сильфиду, то ведьму (целый карнавал масок), на что Владимир Соловьев отозвался сатирическими строчками в адрес Зинаиды Николаевны:

Я - молодая сатиресса,

Я вся живу для интереса

Таю под юбкою копыта

И хвост…

Посмотрит кто на них сердито -

Прохвост!..

К новациям Гиппиус и Мережковского следует отнести и идею «тройственного устроения мира»: «новый способ троебрачности», когда супруги приняли в семью «третьего» - критика и публициста Дмитрия Философова. Эта интеллектуально-амуреточная игра длилась не один год. Но все это, конечно, не главное в жизни Зинаиды Николаевны, а главное то, что в своей квартире в Петербурге, в «доме Мурузи», у Мережковских регулярно собирался весь петербургско-московский цвет общества - Брюсов, Белый, Сологуб, Розанов, Блок, Бердяев и многие другие. Встречались и обсуждали проблемы творчества и бытия символисты, религиозные философы, «петербургские мистики». Здесь вынашивались с горячим участием Гиппиус утопические проекты обновления жизни, сокращения разрыва между «мыслью» и «жизнью», поиск новых исторических форм жизнеустройства - общественных, бытовых, семейных, сексуальных. Короче, Зинаида Гиппиус в дореволюционный период вела напряженно-интенсивную салонно-творческую жизнь.

В ноябре 1917 года вся эта бурлящая литературная жизнь со спорами и поисками Истины, Добра и новой Гармонии разом рухнула, канула, исчезла. Вместо всего прежнего - мучительное выживание, страх попасть в подвалы ЧК, голод и холод. Октябрьскую революцию Гиппиус определила как «блудодейство», «неуважение к святыням», «разбой». И гневно писала в адрес большевиков:

Рабы, лгуны, тати ли -

Мне ненавистен всякий грех.

Но вас, Иуды, вас, предатели,

Я ненавижу больше всех.

Стихи Зинаиды Гиппиус того периода содрогались от боли и презрения к новой власти:

Как скользки улицы отвратные,

Какая стыдь!

Как в эти дни невероятные

Позорно жить!

Лежим, заплеваны и связаны,

По всем углам.

Плевки матросские размазаны

У нас по лбам.

Прежде надменная и насмешливо-остроумная, Гиппиус превратилась в женщину бешеного общественного темперамента, человека-экстрима. Она кричала, билась не за себя, а за Россию, за ее блестящую культуру, за вековые ценности, гневно возмущалась пассивностью и отстраненностью своих коллег. Вот один из таких «криков», напечатанных в третьем номере декабрьского журнала «Вечерний звон» в 1917 году:

«Наши русские современные писатели и художники, вообще всякие „искусники“, все - варвары. Варвары, как правило, а исключения лишь подтверждают правило. И чем они великолепнее кутаются в „европеизм“ - тем они подозрительнее. О, нахватавшись словечек и щеголяют, как баба Дулеба, напялившая платье от Дусе.

То, что сейчас делают с Россией, все, что в ней делается, и кто что делает - это, видите ли, их не касается. Это все „политика“, преходящие пустяки, а вот „искусство, вечность, красота“, „высокие культурные ценности“ - вот их стихия. И там они „всегда свободны духом“, независимо от того, кто сидит над ними - Каледин, Ленин или фон Люциус» (германский дипломат, сторонник заключения сепаратного мира между Россией и Германией. - Прим. Ю.Б. ).

«О, поэты, писатели, художники, искусники, культурники! - негодовала дальше Зинаида Гиппиус. - Не обманывайте нас своей „божественностью“! Из дикарей, из руссо-монголов, в боги не прыгнешь, надо перейти через человечность, именно в культурном смысле слова. Или уж не будем лезть и льнуть к Европе, а восхвалим стихийную, земляную силу Таланта, она вне культуры, пожалуй, ярче вспыхивает, то там - то здесь, и - гаснет… „без последствий“…»

И в заключение своего «литературного фельетона» (а в хлесткости Зинаиде Николаевне не откажешь!) Гиппиус приводит примеры решительных действий Ламартина и Жорж Санд, «потому что это были люди…».

«А вы… кто вы, русские болтуны, в тогах на немытом теле? И на что вы России? Сейчас ей куда нужнее какой-то крестьянин, Сопляков, правый ср. - р., член Учр. Собрания, - нужнее, извините меня, пожалуйста!»

Но еще больше, чем «болтунов», Зинаида Гиппиус ненавидела «перебежчиков», которые переметнулись в лагерь новой власти, и этого она им простить не могла. Среди них были некогда любимый ею Александр Блок, Андрей Белый, Александр Бенуа, Сергей Есенин, Всеволод Мейерхольд, Корней Чуковский и некоторые другие, которые вошли в составленный ею список деятелей культуры со знаком минус. Этот список Гиппиус поместила в своем дневнике, который она вела со времен Первой мировой войны. Сначала это были «Петербургские дневники», затем «Черные тетради», в них Гиппиус рисовала картину сползания России в бездну безумия. Из окна своей квартиры на Литейном она «следила за событиями по минутам». Потом дневники Зинаиды Николаевны будут изданы и обожгут всех своей яростной болью. Своим проницательным умом она увидела то, что многие не видели и не догадывались о будущем России:

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь.

В конце декабря 1919 года Зинаида Гиппиус, Мережковский, Философов и сын их петербургской приятельницы Володя Злобин нелегально пересекают русско-польскую границу. В Польше они ждали свержения большевистского режима, не дождались (в Варшаве Гиппиус сотрудничала с газетой «Свобода») и уехали в Париж, где у них с дореволюционных времен сохранилась квартира (11-бис рю Колонель Бонна).

В Париже Гиппиус и Мережковский возобновили знакомство с Буниным, Бальмонтом, Шмелевым и другими, пребывавшими в статусе русских эмигрантов. Снова сборы, литературные чтения, обсуждения и споры. С 1927 года Зинаиде Николаевне удалось организовать регулярные «писательско-религиозно-философские» (И. Одоевцева) заседания общества под названием, ставшим знаменитым, - «Зеленая лампа».

К Мережковским «ходили все или почти все», как вспоминала Нина Берберова. И вновь, как в Петербурге, на этих литературных вечерах безраздельно царила Зинаида Гиппиус. К тому же она успевала много писать и издавать. В 1921 году увидел свет дневник Гиппиус 1919 года - «Черная книжка» и «Серый блокнот». Вышла книга стихов. В 1925 году в Париже вышел двухтомник мемуаров Гиппиус «Живые лица». Последней ее работой, которая осталась незавершенной, стала биографическая книга «Дмитрий Мережковский».

С годами Зинаида Николаевна менялась и как человек и как литератор. «Ее новые интонации, - писал представитель следующего поколения русской эмиграции поэт Юрий Терапиано, - подлинны, человечны, в них много примиренности и искренней мудрости».

Первым из супругов (52 года вместе!) умер Мережковский в декабре 1941 года. Зинаида Николаевна пережила его почти на 4 года. Последние ее годы были трудными «для бабушки русского декадентства», как она шутливо называла себя. Она ушла из жизни, не дожив двух месяцев до 76 лет.

И только одно я знаю верно:

Надо всякую чашу пить - до дна, -

написала она когда-то, в молодые годы. И точно: она мужественно выпила чашу до дна.

Чаша выпита. Чаша разбита. И о чем тут разговор!.. «Я покорных и несчастных не терплю…» Это из стихотворения Гиппиус, написанного в 1907 году.