Житие — жанр церковной литературы, в котором описывается жизнь и деяния святых. Житие создавалось после смерти святого, но не всегда после формальной канонизации. Для жития характерны строгие содержательные и структурные ограничения (канон, литературный этикет), сильно отличающие его от светских биографий. Изучением житий занимается агиография.

Жанр жития был заимствован из Византии. Это самый распространенный и любимый жанр древнерусской литературы. Житие было непременным атрибутом, когда человека канонизировали, т.е. причисляли к лику святых. Житие создавали люди, которые непосредственно общались с человеком или могли достоверно свидетельствовать о его жизни. Житие создавалось всегда после смерти человека. Оно выполняло огромную воспитательную функцию, потому что житие святого воспринимали как пример праведной жизни, которой необходимо подражать. Кроме этого, житие лишало человека страха смерти, проповедуя идею бессмертия человеческой души. Житие строилось по определенным канонам, от которых не отходили вплоть до 15-16 веков.

Каноны жития

Благочестивое происхождение героя жития, родители которого обязательно должны были быть праведниками. Святого родители часто вымаливали у Бога.
Святой рождался святым, а не становился им.
Святой отличался аскетическим образом жизни, проводил время в уединении и молитве.
Обязательным атрибутом жития было описание чудес, которые происходили при жизни святого и после его смерти.
Святой не боялся смерти.
Заканчивалось житие прославлением святого.
Одним из первых произведений житийного жанра в древнерусской литературе было житие святых князей Бориса и Глеба.

Жанр жития в древнерусской литературе

Древнерусская литература житий святых собственно русских начинается жизнеописаниями отдельных святых. Образцом, по которому составлялись русские «жития», служили жития греческие типа Метафраста, то есть имевшие задачей «похвалу» святому, причём недостаток сведений (например о первых годах жизни святых) восполнялся общими местами и риторическими разглагольствованиями. Ряд чудес святого — необходимая составная часть жития. В рассказе о самой жизни и подвигах святых часто вовсе не видно черт индивидуальности. Исключения из общего характера первоначальных русских «житий» до XV века составляют (по мнению проф. Голубинского) лишь самые первые по времени жития — «Чтение о житие и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского», составленные преподобным Нестором, житие Леонтия Ростовского (которое Ключевский относит ко времени до 1174 года) и жития, появившиеся в Ростовской области в XII и XIII вв., представляющие безыскусственный простой рассказ, тогда как столь же древние жития Смоленской области («Житие св. Авраамия» и др.) относятся к византийскому типу жизнеописаний. В XV веке ряд составителей житий начинает митроп. Киприан, написавший житие митроп. Петра (в новой редакции) и несколько житий русских святых, вошедших в состав его «Степенной книги» (если эта книга действительно им составлена).

С биографией и деятельностью второго русского агиографа, Пахомия Логофета, подробно знакомит исследование проф. Ключевского «Древнерусские Жития святых, как исторический источник», М., 1871). Он составил житие и службу св. Сергию, житие и службу преп. Никону, житие св. Кирилла Белозерского, слово о перенесении мощей св. Петра и службу ему; ему же, по мнению Ключевского, принадлежат житие св. новгородских архиепископов Моисея и Иоанна; всего им написано 10 житий, 6 сказаний, 18 канонов и 4 похвальных слова святым. Пахомий пользовался большой известностью у современников и потомства и был образцом для других составителей житий.

Не менее знаменит как составитель житий Епифаний Премудрый, живший сначала в одном монастыре с св. Стефаном Пермским, а потом в монастыре Сергия, — написавший жития обоих этих святых. Он хорошо знал Св. Писание, греческие хронографы, палею, летвицу, патерики. У него ещё более витийства, чем у Пахомия. Продолжатели этих трёх писателей вносят в свои труды новую черту — автобиографическую, так что по «житиям», ими составленным, всегда можно узнать автора. Из городских центров дело русской агиографии переходит в XVI веке в пустыни и отдаленные от культурных центров местности в XVI веке. Авторы этих житий не ограничивались фактами жизни святого и панегириком ему, а старались знакомить с церковными, общественными и государственными условиями, среди которых возникала и развивалась деятельность святого. Жития этого времени являются, таким образом, ценными первоисточниками культурной и бытовой истории Древней Руси.

Русской литературе без малого тысяча лет. Это одна из самых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X в. Из этого великого тысячелетия более семисот лет принадлежит периоду, который принято называть «древней русской литературой».

«Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет - мировая история, и эта тема - смысл человеческой жизни» - пишет Д. С. Лихачев.

Древняя русская литература - эпос, рассказывающий историю вселенной и историю Руси.

Ни одно из произведений Древней Руси - переводное или оригинальное не стоит обособленно. Все они дополняют друг друга в создаваемой ими картине мира. Каждый рассказ - законченное целое, и вместе с тем он связан с другими. Это только одна из глав истории мира.

Принятие древней языческой Русью христианства в конце X столетия было актом величайшего прогрессивного значения. Благодаря христианству Русь приобщилась к передовой культуре Византии и вошла в качестве равноправной христианской суверенной державы в семью европейских народов, стала «знаемой и ведомой» во всех концах земли, как говорил первый известный нам древнерусский ритор и публицист митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» (середина XI в.).

Большую роль в распространении христианской культуры сыграли возникавшие и растущие монастыри. В них создавались первые школы, воспитывались уважение и любовь к книге, «книжному учению и почитанию», создавались книгохранилища-библиотеки, велось летописание, переписывались переводные сборники нравоучительных, философских произведений. Здесь создавался и окружался ореолом благочестивой легенды идеал русского инока - подвижника, посвятившего себя служению богу, то есть нравственному совершенствованию, освобождению от низменных порочных страстей, служению высокой идее гражданского долга, добра, справедливости, общественного блага. Этот идеал находил конкретное воплощение в житийной (агиографической) литературе. Житие стало одной из самых популяризируемых на Руси массовых форм пропаганды нового христианского, нравственного идеала. Жития читались в церкви во время богослужения, внедрялись в практику индивидуального чтения, как монахов, так и мирян.

Древняя Русь унаследовала от Византии богатые, широко разработанные традиции агиографии. К X в. там прочно сложились определенные каноны различных типов житий: мученических, исповеднических, святительских, преподобнических, житий столпников и «Христа ради» юродивых.

Мученическое житие состояло из ряда эпизодов, описывающих самые невероятные физические мучения, которым подвергался герой-христианин языческим правителем, полководцем. Все истязания мученик претерпевал, проявляя силу воли, терпение и выносливость, верность идее. И хотя он в конце концов погибал, но одерживал моральную победу над мучителем-язычником.

Из переводных мученических житий на Руси большую популярность приобрело житие Георгия Победоносца. На Руси Георгий стал почитаться как покровитель земледельцев, святой воин-защитник мирного труда ратаев. В связи с этим его мучения в житии отходят на второй план, а главное место занимает изображение воинского подвига: победы над змеем - символом язычества, насилия, зла. «Чудо Георгия о змие» в древнерусской литературе и иконографии было необычайно популярным в период борьбы русского народа со степными кочевниками, иноземными захватчиками. Изображение Георгия, поражающего копьем змея- дракона, стало гербом-эмблемой города Москвы.

В центре исповеднического жития - миссионер-проповедник христианского вероучения. Он бесстрашно вступает в борьбу с язычниками, претерпевает гонения, мучения, но в конце концов добивается поставленной цели: обращает язычников в христианство.

Близко к исповедническому житию стоит святительское. Его герой - церковный иерарх (митрополит, епископ). Он не только учит и наставляет свою паству, но и оберегает ее от ересей, козней дьявола.

Из византийских святительских житий широкую известность получило на Руси житие Николы Мирликийского. Никола Милостивый выступал в роли заступника за неправедно гонимых и осужденных, помощника бедняков, он был избавителем из плена, покровителем плавающих и путешествующих; он прекращал бури морские, спасал утопающих. О его многочисленных чудесах слагались легенды. Согласно одной из них, Никола в отличие от Касьяна не побоялся испачкать своих светлых одежд и помог попавшему в беду мужику. За это он получил поощрение бога, «Так и поступай впредь, Никола, помогай мужику,- говорит ему бог. - И за это тебе два раза в году будут праздновать, а тебе Касьян - только раз в четыре года» (29 февраля). По народному поверью, Касьянов год (год високосный) считался дурным, несчастливым.

Жизнеописанию монаха, обычно основателя монастыря или его игумена, посвящалось преподобническое житие. Герой происходил, как правило, от благочестивых родителей и с момента своего рождения строго соблюдал посты, чуждаясь детских игр; быстро овладевал грамотой и придавался чтению божественных книг, уединяясь, размышлял о бренности жизни; отказывался от брака, уходил в пустынные места, становился монахом и основывал там обитель; собирал вокруг себя братию, наставлял ее; преодолевал различные бесовские искушения: злокознённые бесы являлись святому в облике диких зверей, разбойников, блудниц и т. п; предсказывал день и час своей кончины и благочестиво умирал; после смерти тело ею оставалось нетленным, а мощи оказывались чудотворными, даруя исцеление недужным. Таковы, например, жития Антония Великого, Саввы Освященного.

К типу преподобнического жития близко стоят жития столпников. Отвергая «лежащий во зле» мир, столпники затворялись в «столпах» - башнях, разрывали все земные связи и посвящали себя всецело молитве. Таково, например, житие Симеона Столпника.

Низшую ступень в иерархии святых занимали юродивые. Они жили в миру, на городских площадях, рынках, ночуя с нищими на папертях церквей или под открытым небом вместе с бездомными собаками. Они, пренебрегали одеждой, гремели цепями-веригами, выставляя напоказ свои язвы. Их поведение внешне было нелепо, алогично, но скрывало глубокий смысл. Юродивые бесстрашно обличали сильных мира сего, совершали внешне святотатственные поступки, терпеливо сносили побои и насмешки. Таково, например, житие Андрея Юродивого.

Все эти типы житий, прийдя из Византии на Русь, приобрели здесь свои особые самобытные черты, ярко отражая своеобразие общественной, политической и культурной жизни средневековья.

Мученическое житие не получило на Руси широкого распространения, ибо новая христианская религия насаждалась сверху, то есть правительством великого князя. Поэтому сама возможность конфликта правителя-язычника и мученика-христианина исключалась. Правда, функции христианских мучеников приняли на себя князья Борис и Глеб, злодейски убитые братом Святополком в 1015 г. Но своей гибелью Борис и Глеб утверждали торжество идеи родового старшинства, столь необходимой в системе княжеского престолонаследия. «Сказание о Борисе и Глебе» осуждало княжеские распри, крамолы, губящие Русскую землю.

Реальную почву тип мученического жития обрёл в период нашествия и господства монголо-татарских завоевателей. Борьба с дикими ордами степных кочевников осмыслялась как борьба христиан с погаными, то есть язычниками. Как высокий патриотический подвиг оценивалось поведение в Орде черниговского князя Михаила («Сказание о Михаиле Черниговском»). Русский князь и его боярин Федор отказываются выполнить требование нечестивого царя Батыя: пройти сквозь очистительный огонь и поклониться кусту. Для них совершение этого языческого обряда равносильно измене родине, и они предпочитают смерть.

Стойко и мужественно ведет себя в Орде тверской князь Михаил Ярославич, зверски убитый клевретами хана в 1318 г.

Новую трактовку тип мученического жития получает на Руси в XVI в. : мученического венца удостаиваются жертвы кровавого террора Ивана Грозного.

Широкое распространение получило и преподобническое житие. Самым ранним оригинальным произведением данного типа является «Житие Феодосия Печерского», написанное в конце XI в. Нестором.

Киево-Печерский монастырь, основанный в середине XI столетия, сыграл большую роль в развитии культуры древнерусского государства. В монастыре создавалась первая русская летопись, получившая название «Повести временных лет», он поставлял во многие города Древней Руси иерархов церкви, в его стенах протекала литературная деятельность ряда выдающихся писателей, в том числе Никона Великого и Нестора. Имя игумена и одного из основателей монастыря Феодосия, умершего в 1074 г. , пользовалось особым уважением и почитанием.

Цель жития - создать «похваление» герою, прославить красоту его деяний. Подчеркивая истинность, достоверность излагаемых фактов, Нестор постоянно ссылается на рассказы «самовидцев»: келаря монастыря Федора, монаха Илариона, игумена Павла, возницы, везшего Феодосия из Киева в монастырь, и др. Эти устные рассказы, бытовавшие среди монастырской братии и окутывавшие живой человеческий образ дымкой творимой благочестивой легенды, и составляют основу «Жития Феодосия Печерского».

Задача Нестора как писателя состояла в том, чтобы не только записать эти рассказы, но и литературно их обработать, создать образ идеального героя, который «собою вьсемь образ дая», то есть служил бы примером и образцом для подражания.

Во временной последовательности «по ряду» изложенных событий, связанных с жизнью и деяниями Феодосия и его наиболее выдающихся сподвижников, не трудно обнаружить следы своеобразной монастырской устной летописи, вехами которой являются основание монастыря, строительство соборной церкви и деяния игуменов: Варлаама, Феодосия, Стефана, Никона Великого.

Большое место в житии занимает эпизод, связанный с борьбой отрока Феодосия с матерью. Как сообщает Нестор, он написан на основе рассказа матери будущего игумена. Стремление сына княжеского тиуна (сборщика налогов) «поубожиться», то есть неукоснительно выполнять нормы христианской морали, во всем следуя и подражая Христу, встречает резкое сопротивление матери Феодосия и всех окружающих. Мать, благочестивая христианка, всячески старается отвратить сына от намерения посвятить себя богу: не только лаской, уговорами, но и жестокими мерами наказания и даже истязаниями, Ведь одеваясь в «худые» одежды, трудясь в поле вместе с рабами, пекарем, Феодосии позорит в глазах общества не только себя, но и свой род. Подобное же отношение вызывает в обществе и поведение сына боярина Иоанна. Все это свидетельствует о том, что «иноческий чин» не встречал на первых порах уважения и поддержки со стороны правящих кругов раннефеодального общества. Характерно, что и Владимир Мономах в своем «Поучении» не рекомендует детям идти в монахи.

Об отношении к монахам простого трудового люда свидетельствует в житии эпизод с возницей. Приняв знаменитого игумена за простого черноризца, возница предлагает ему пересесть на козлы, поскольку он, возница, устал от постоянного труда, а монахи проводят свою жизнь в праздности.

Этой точке зрения Нестор противопоставляет в житии изображение трудов Феодосия и окружающей его братии, которые пребывают в постоянных заботах и «своими руками делают дело». Сам игумен подает инокам пример исключительного трудолюбия. Он носит воду из реки, колет дрова, мелет по ночам жито, прядет пряжу для переплетения книг, ранее всех приходит в церковь и последним покидает ее. Предаваясь аскезе, Феодосий не моется, носит на теле власяницу, он спит «на ребрах своих», облекается в «свиту худу».

«Худость ризная» печерского игумена противопоставляется Нестором чистоте его жития, светлости души. «Светлость души» позволяет Феодосию стать не только учителем и наставником братии, но и нравственным судьей князей. Он заставляет князя Изяслава считаться с правилами и нормами монастырского устава, вступает в открытый конфликт со Святославом, незаконно захватившим великокняжеский стол и изгнавшим Изяслава. Печерский игумен отказывается от княжеского приглашения на обед, не желая «причаститися брашна того испълнь суща кръви и убийства». Он обличает князя-узурпатора в речах, которые вызывают у Святослава ярость и намерение заточить строптивого монаха. Лишь после длительных уговоров братии удается примирить Феодосия с великим князем. Правда, Святослав вначале принимает у себя игумена без должного почтения. Феодосий присутствует на княжеском пиру, скромно сидя на краю стола, потупив очи долу, ибо более желанными гостями княжеского пира являются скоморохи, увеселяющие князя. И только когда Феодосий пригрозил Святославу небесными карами («то ли еще будет на том свете»), князь приказал скоморохам прекратить свои игры и стал с большим уважением относиться к игумену. В знак окончательного примирения с монастырем Святослав дарует ему землю («свое поле»), где начинается строительство каменной монастырской церкви, основанию которой сам князь «начаток копанию положи».

Большое место в житии отводится изображению хозяйственной деятельности игумена. Правда, появление новых припасов в монастырских кладовых, денег «на потребу братии» Нестор изображает как проявление божией милости, якобы оказанной монастырю по молитве преподобного.

Однако под мистической оболочкой чуда нетрудно обнаружить характер реальных взаимоотношений монастыря с мирянами, за счет приношений которых и пополняются казна и кладовые обители.

Как типично средневековому подвижнику Феодосию случается вступать в борьбу с бесами. Они являются то в обличии скоморохов, то черного пса, порой незримо творят мелкие пакости: рассыпают в пекарне муку, проливают хлебную закваску, не дают есть скотине, поселившись в хлеву.

Таким образом, традиционный канон жития наполняется Нестором рядом конкретных реалий монастырского и княжеского быта.

«Житие Феодосия Печерского», написанное Нестором, явилось, в свою очередь, образцом, определившим дальнейшее развитие преподобнического жития в древнерусской литературе.

Опираясь на этот образец, строит «Житие Авраамия Смоленского» Ефрем (первая треть XIII в.). В произведении нашла своеобразное отражение духовная жизнь одного из крупных политических и культурных центров Северо-Западной Руси - Смоленска в конце XII -начале XIII в.

Перед читателем предстает незаурядная личность образованного, ученого монаха. В пригородном Смоленском монастыре, в селе Селище он создает скрипторий, руководя работой многих писцов. Сам Авраамий не ограничивается чтением Писания, творений отцов церкви, его привлекают «глубинные книги», то есть произведения апокрифические, которые официальная церковь включала в индексы ложных, «отреченных книг». Ученые занятия Авраамия вызывают зависть и негодование игумена и монахов. В течение пяти лет он терпеливо сносит бесчестье и поношение братии, но в конце концов вынужден покипуть монастырь в Селище и переселиться в город, в монастырь Честного креста.

Здесь Авраамий выступает в роли искусного учителя-проповедника, «протолкователя» Писания. В чем состояла суть этого «протолкования», Ефрем не сообщает, подчеркивая только, что проповеди ученого монаха привлекли внимание всего города. При этом Ефрем обращает снимание еще на одну сторону деятельности Авраамия - он искусный живописец.

Популярность и успех у горожан талантливой личности «оскорбляет самолюбивую посредственность», и невежественные попы и монахи обвиняют Авраамия в ереси.

Весьма показательно, что на защиту Авраамия выступили смоленский князь и вельможи, его покровителями стали смоленский епископ Игнатий и преемник епископа Лазарь.

Прославляя подвиг «терпения» Авраамия, Ефрем приводит многочисленные аналогии из житий Иоанна Златоуста, Саввы Освященного. Он активно вмешивается в ход повествования, дает свою оценку поведения героя и его гонителей в риторико-публи-цистических отступлениях. Ефрем резко обличает невежд, принимающих сан священства, рассуждает о том, что никому нельзя прожить своей жизни без напастей, невзгод, а преодолеть их можно только терпением. Только терпение позволяет человеку провести корабль своей души сквозь волны и бури моря житейского. В заключающей житие похвале Ефрем славит не только Авраамия, но и родной город Смоленск.

В XV в. в Смоленске на основе устных преданий создается еще одно примечательное произведение - «Повесть о Меркурии Смоленском», прославляющая героический подвиг русского бесстрашного юноши, пожертвовавшего своей жизнью ради спасения родного города от полчищ Батыя в 1238 г.

Традиции агиографии Киевской Руси продолжались не только на северо-западе, но и на северо-востоке - во Владимиро-Суздальском княжестве. Примером тому служили религиозные и исторические легенды: сказания о Владимирской иконе богоматери, о просветителе Ростовской земли епископе Леонтии.

С Ростовом связано и предание о царевиче ордынском Петре, племяннике хана Берке, принявшем христианство, поселившемся на Ростовской земле, пожалованной ему местным князем, и основавшем там монастырь. В основе предания, вероятно, лежит семейная хроника, повествующая не только о Петре, но и о его потомках, сыновьях и внуках. Повесть ярко отражает характер взаимоотношений Золотой Орды и Руси в XV в. Так, например, согласно преданию, предком Бориса Годунова был выходец из Орды князь Чет, основавший якобы Ипатьевский монастырь близ Костромы.

«Повесть о Петре, царевиче Ордынском» дает представление о характере тех земельных тяжб, которые пришлось вести потомкам Петра с удельными ростовскими князьями.

Новый этап развития древнерусской агиографии связан с великокняжеской Москвой, с деятельностью талантливого писателя конца XIV - начала XV в. Епифания Премудрого. Его перу принадлежат два выдающихся произведения древнерусской литературы - жития Стефана Пермского и Сергия Радонежского, ярко отразившие подъем национального самосознания русского народа, связанный с борьбой против золотоордынского ига.

И Стефан Пермский, и Сергий Радонежский являют собою образец стойкости, целеустремлённости. Все их помыслы и поступки определяются интересами родины, благом общественным и государственным.

Сын устюжского соборного клирика Стефан заранее, целеустремленно готовит себя к будущей миссионерской деятельности в Пермском крае. Обучившись пермскому языку, он создает пермскую азбуку-грамоту и переводит на этот язык русские книги. После этого Стефан идет в далекую Пермскую землю, поселяется среди язычников и воздействует на них не только живым словом, но и примером собственного поведения. Стефан срубает «прокудливую березу», которой поклонялись язычники, вступает в борьбу с волхвом (шаманом) Памом. На глазах собравшейся большой толпы язычников Стефан посрамляет своего противника: он предлагает Паму вместе войти в бушующее пламя огромного костра и выйти из него, войти в ледяную прорубь и выйти из другой, расположенной далеко от первой. От всех этих испытаний Пам категорически отказывается, и пермяки воочию убеждаются в бессилии своего волхва, они готовы растерзать его. Однако Стефан успокаивает разъяренную толпу, сохраняет жизнь Паму и только изгоняет его. Так побеждают сила воли, убежденность, выдержка, гуманизм Стефана, и язычники принимают христианство.

В качестве идеала нового церковного деятеля Епифаний Премудрый изображает Сергия Радонежского (умер в 1392 г.).

Подробно и обстоятельно излагает Епифаний факты биографии Сергия. Сын разорившегося ростовского боярина, переселившегося в Радонеж (теперь поселок Городок в двух километрах от станции Хотьково Ярославской железной дороги), Варфоломей-Сергий становится монахом, затем основателем Троицкого монастыря (ныне город Загорск), который в политической и культурной жизни образующегося централизованного Русского государства сыграл не меньшую роль, чем Киево-Печерский монастырь в жизни Киевской Руси. Троицкий монастырь был школой нравственного воспитания, в которой сформировались миросозерцание и талант гениального Андрея Рублева, самого Епифания Премудрого, многих других иноков и мирян.

Всей своей деятельностью игумен Троицкого монастыря содействует упрочению политического авторитета Московского князя как главы Русского государства, содействует прекращению княжеских усобиц, благословляет Дмитрия Ивановича на ратный подвиг борьбы с полчищами Мамая.

Епифаний раскрывает характер Сергия путем контрастного сопоставления его с братом Стефаном. Последний отказывается жить с Сергием в пустынном месте, вдали от больших дорог, куда не привозят никаких съестных припасов, где все приходится делать своими руками. Он уходит из Троицкого монастыря в Москву, в Симонов монастырь.

Противопоставлен Сергий и современным ему монахам и священникам, сребролюбивым и тщеславным. Когда митрополит Алексей незадолго до своей кончины предлагает Сергию стать его преемником, троицкий игумен решительно отказывается, заявив, что он никогда не был и не будет «златоносцём».

На примере жизни Сергия Епифаний утверждал, что путь нравственного преобразования и воспитания общества лежит через совершенствование отдельной личности.

Стиль произведений Епифання Премудрого отличается пышной риторикой, «добрословием». Сам он называет его «плетением словес». Этому стилю присуще широкое употребление метафор-символов, уподоблений, сравнений, синонимических эпитетов (до 20-25 при одном определяемом слове). Много внимания уделяется характеристике психологических состояний персонажей, их «мысленным» монологам. Большое место в житии отводится плачам, похвале-панегирику. Риторическо-панегирический стиль житий Епифания Премудрого служил важным художественным средством пропаганды нравственных и политических идей формирующегося вокруг Москвы государства.

С политической и культурной жизнью Новгорода XII-XV вв. неразрывно связана новгородская агиография. Здесь создаются жития местных подвижников-небесных покровителей вольного города: Варлаама Хутыиского, архиепископов Иоанна, Моисея, Евфимия II, Михаила Клопского. Эти жития по-своему отражают своеобразие жизни боярской феодальной республики, взаимоотношения духовной и светской власти, отдельные стороны бытового и общественного уклада города.

Наиболее интересными и значительными произведениями новгородской литературы XV в. являются сказания, связанные с именем архиепископа Иоанна (1168-1183). Он один из центральных героев «Сказания о знамении от иконы Богородицы», повествующего о чудесном избавлении Новгорода от суздальцев в 1169 г. Основная мысль сказания в том, что Новгород находится якобы под непосредственной защитой и покровительством богоматери и всякие попытки великокняжеской Москвы посягнуть на вольный город будут пресечены небесными силами.

«Повесть о путешествии новгородского архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим» ставит своей целью прославить знаменитого святителя. При этом ее фантастический, занимательный сюжет вскрывает реальные черты быта и нравов князей церкви, В. основе его лежит типично средневековый мотив борьбы праведника с бесом и бесовскими искушениями. Святитель не только заключает в сосуде пытавшегося его смутить беса, но и заставляет лукавого искусителя свозить его за единую ночь в Иерусалим и привезти назад в Новгород.

Поведение архиепископа становится предметом всенародного обсуждения на вече, которое решает, что пастырю, ведущему столь непотребную жизнь, не место на святительском престоле. Новгородцы изгоняют Иоанна, посадив его на плот. Однако по молитве святителя плот поплыл против течения Волхова. Тем самым святость и невиновность пастыря доказана, бес посрамлен, а новгородцы раскаиваются в своем поступке и молят Иоанна о прощении.

Занимательность сюжета, живость изложения привлекли внимание к «Повести о путешествии новгородского архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим» великого русского поэта А. С. Пушкина, начавшего в Лицее писать поэму «Монах», и Н. В. Гоголя, использовавшего мотив поездки героя на бесе в повести «Ночь перед рождеством».

Оригинальным произведением новгородской литературы XV в. является «Повесть о житии Михаила Клопского», ярко отражающая своеобразие политической жизни городской боярской республики незадолго до окончательного присоединения Новгорода к Москве.

В первой половине XVI в. в Москве создается «Повесть о Луке Колодском», написанная на основе предания о явлении в 1413 г. на реке Колоче чудотворной иконы богоматери. Однако церковная легенда отступает в повести на второй план, а главное место в ней отводится судьбе крестьянина Луки, нашедшего в лесу чудотворную икону и нажившего на этом огромное богатство за счет «доброхотных даяний» верующих. «Даяний» хватает не только на строительство храма. «Простой поселянин» Лука из собранных у народа средств создает себе хоромы и начинает соперничать в богатстве с можайским князем Андреем Дмитриевичем. И только после того как Лука был основательно помят выпущенным по его приказу из клетки медведем, он, пережив страх смерти, покаялся и, отказавшись от своих богатств, стал монахом основанного князем Колочского монастыря. Отражение сюжета данного предания мы находим в стихотворении И. А. Некрасова «Влас».

Высота нравственных идеалов, поэтичность житийных сказаний неоднократно привлекали к ним внимание русских писателей XVIII-XIX вв. Средством пропаганды передовых просветительских идеалов становится житие в произведении А. Н. Радищева «Житие Федора Васильевича Ушакова». Писатель-революционер увидел в своей судьбе черты сходства с судьбой Филарета Милостивого, житие которого он и обработал.

А. И. Герцен в житиях находил «божественные примеры самоотвержения», а в их героях - страстное, одержимое служение идее, К житию Феодоры обращается он в своей ранней романтической повести «Легенда». В зрелые годы Герцен сопоставлял с героями житийной литературы дворянских революционеров - декабристов, называя их «воинами-подвижниками, вышедшими сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия».

«Нашу русскую настоящую поэзию» увидел в житийной литературе Л. Н. Толстой. Его привлекала нравственная и психологическая сторона древнерусских произведений, поэтичность их изложения, места «наивно художественные». В 70-80-е гг. прошлого столетия сборники житийных произведений - Прологи и Минеи - становятся его любимым чтением. «Исключая чудеса, смотря на них как на фабулу, выражающую мысль, чтение это открывало мне смысл жизни»,- писал Л. Н. Толстой в «Исповеди». Писатель приходит к выводу, что так называемые святые - это обыкновенные люди. «Таких святых, чтобы они были совсем особенные от других людей, таких, тела которых оставались бы нетленными, которые творили бы чудеса и т. п. , никогда не было и не может быть»,- отмечал он.

Историческими народными идеалами считал Феодосия Печенского и Сергия Радонежского Ф. М. Достоевский. В романе «Братья Карамазовы» он создает «величавую положительную фигуру» русского инока - старца Зосимы, опровергая индивидуалистический анархический «бунт» Ивана Карамазова. «Взял я лицо и фигуру из древнерусских иноков и святителей,- писал Достоевский,- при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении. Св. Сергий, Петр и Алексей митрополиты разве не имели всегда в этом смысле России в виду?»

К типу «народной интеллигенции» относил русских подвижников Г. И. Успенский. В цикле очерков «Власть земли» он отмечал, что эта интеллигенция вносила «божескую правду» в народную среду. «Она поднимала слабого, беспомощно брошенного бессердечною природой на произвол судьбы; она помогала, и всегда делом, против слишком жестокого напора зоологической правды; она не давала этой правде слишком много простора,полагала ей пределы. тип ее был тип божия угодника. Нет, наш народный угодник хоть и отказывается от мирских забот, но живет только для мира. Он мирской работник, он постоянно в толпе, в народе, и не разглагольствует, а делает в самом деле дело».

Древнерусская агиография органически входила в творческое сознание и такого замечательного и до сих пор по-настоящему неоценимого писателя, как И. С. Лесков.

Постигая тайны русского национального характера, он обращался к сказаниям.

К этим книгам писатель подходил как к литературным произведениям, отмечая в них «картины, каких не выдумаешь». Лескова поражали «ясность, простота, неотразимость» рассказа, «сужекты лиц».

Создавая характеры «праведников» - «положительные типы русских людей», Лесков показывал тернистый путь исканий русским человеком нравственного идеала. Своими произведениями Лесков показал, как «великолепна русская природа и прекрасны русские люди».

Идеалы нравственной духовной красоты русского человека вырабатывались нашей литературой на протяжении всего почти тысячелетнего ее развития. Древнерусская литература создала характеры стойких духом, чистых душой подвижников, посвятивших свои жизни служению людям, общественному благу. Они дополняли народный идеал богатыря - защитника рубежей Русской земли, выработанный народной эпической поэзией.

Изучив поэтику отдельных произведений древнерусской литературы, можно сделать вывод об особенностях жанра жития. Житие - жанр древнерусской литературы, описывающий жизнь святого.

В данном жанре существуют разные агиографические типы:

Житие-мартирия (рассказа о мученической смерти святого)

Монашеское житие (рассказ о всем жизненном пути праведника, творимых им чудесах и т. д.)

Очень важен для жанра монашеского жития момент чуда, откровения (способность к учению – божий дар). Именно чудо вносит движение и развитие в биографию святого.

Жанр жития постепенно претерпевает изменения. Авторы отходят от канонов, впуская в литературу дыхание жизни, решаются на литературный вымысел («Жития Михаила Клопского»), говорят на простом «мужицком» языке («Житие протопопа Аввакума»).

Древнерусская литература развивалась, складывалась вместе с ростом общей образованности общества. Древнерусские авторы донесли до современных читателей свои взгляды на жизнь, размышления о смысле власти и общества, роли религии, поделились своим жизненным опытом. Новую жизнь произведения древнерусской литературы обрели в наши дни. Они служат могучим средством патриотического воспитания, вселяют чувство национальной гордости, веры в неистребимость созидательной, жизненной силы, энергии, нравственной красоты русского народа, неоднократно спасавшего страны Европы от варварского нашествия.

Описание видеоурока

Древнерусская литература — литература восточнославянских княжеств с момента создания государственности на Руси вплоть до монголо-татарского нашествия.
Без нее не понять творчество современных писателей, историю Отечества. Главный закон древнерусской литературы - истина, правда о выдающихся личностях, которыми были великие русские князья.

«Что же это за единое и огромное здание, над построением которого трудились семьсот лет десятки поколений русских книжников - безвестных или известных нам только своими скромными именами и о которых почти не сохранилось биографических данных, и не осталось даже автографов?» - спрашивает Дмитрий Сергеевич Лихачёв, исследователь литературы Древней Руси. И отмечает в своем исследовании: у нее одна тема - смысл человеческой жизни, один сюжет - мировая история.

Житие - это описание жизни святого. Герой жития в своей жизни следует наставлениям Христа и, проходя через множество испытаний, становится святым.
В житие строгое соблюдение композиции: вступление, в котором рассказываются причины написания произведения, в основной части - описание жизни святого, его смерти и чудес. Заканчивается житие прославлением идеального героя как образца высокой нравственности. Авторы не открывали своего имени, подчеркивая свою скромность и смирение. Но это были образованные и талантливые люди. Без них мы никогда не узнали бы о жизни христианина и политика Александра Невского.

Произведение «Сказание о житии Александра Невского» было написано во Владимире, где был погребен князь, в Рождественском монастыре. Академик Дмитрий Лихачёв предполагал, что в создании произведения принимал участие митрополит Кирилл.

В «Житии Александра Невского» представлен образ истинного патриота России, который не только молил Бога о свободе Отечества, но и сам с оружием в руках доблестно защищал его от завистников и врагов. С небольшой дружиной, уповая на помощь Бога, князь Александр Ярославич 15 июня 1240 года напал на шведских рыцарей, вторгшихся в пределы северо-западных земель Руси, и одержал абсолютную победу. Битва была в устье реки Невы, поэтому и наречен князь Александр Невским.
С 1241 года шла война с литовскими рыцарями, захватившими псковские и новгородские земли. Решительное сражение произошло 5 апреля 1242 года на льду ЧудскОго озера. Битва закончилась разгромом врага. В историю сражение вошло под названием Ледовое побоище.

Александр Невский не только воевал, но и заботился о мирных жителях русской земли, поддерживал добрые отношения с ханом Золотой Орды, считая, что сила Руси в ее обороне, а не в наступлении.

Автор житийной повести доказывает, что, несмотря на подчинение русских княжеств монголо-татарам, на Руси остались князья, мужественные и мудрые воины, величие которых признается даже врагами: «Прошел я страны, народы и не видел такого ни царя среди царей, ни князя среди князей».

В конце жития, после описания подвигов Александра Невского, свершается чудо: «Когда было положено святое тело в гробницу, тогда Севастьян - эконом и Кирилл-митрополит хотели разжать его руку, чтобы вложить грамоту духовную. Он же, будто живой, простер руку и принял грамоту…»

В 1547 году князь Александр Невский был причислен к лику святых за преданность Богу: «Я верую, и этого довольно… Ни за земли, ни за злато веры не купишь!», за жизнь, наполненную опасностями и сражениями, за глубокую веру в русский народ: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет» .

Из литературы, предназначавшейся для чтения, наибольшей популярностью пользовалась житийная или агиографическая литература (от греческого слова агиос - святой ).

Житийная литература имеет свою историю, связанную с ходом развития христианства. Еще во II-ом веке начали появляться произведения, описывающие мучения и смерть христиан, которые являлись жертвой своих убеждений. Произведения эти назывались мартириями-мученичества. Все они имели одинаковую форму, при этом центральную часть составлял допрос мученика, который передавался в форме диалога между судьей и подсудимым. Заключительную часть составляли приговор и сообщение о смерти мученика. Следует отметить, что мартирии не имели никаких вступлений, рассуждений или заключительных слов. Мученик, как правило, ничего не говорил в свое оправдание.

С 313 года прекратились преследования христиан, мучеников не стало. Изменилось само представление об идеальном христианине. Перед автором, поставившим цель описать жизнь человека, как-то выделяющегося из общей массы, встали задачи биографа. Так в литературе возникли жития . Посредством житий церковь стремилась дать своей пастве образцы практического применения отвлеченных христианских понятий. В отличие от мартирия, житие ставило своей целью описать всю жизнь святого. Была выработана житийная схема, определившаяся теми задачами, которые преследовало житие. Житие начиналось обычно с предисловия, в котором автор, как правило монах, смиренно говорил о недостаточности своего литературного образования, но тут же приводил доводы, которые побудили его «попытаться» или «отважиться» писать житие. Далее следовало повествование о его труде. Основную часть составляло повествование, посвященное самому святому.

Схема повествования такова:

• 1. Родители и родина святого.
• 2. Семантический смысл имени святого.
• 3. Обучение.
• 4. Отношение к браку.
• 5. Подвижничество.
• 6. Предсмертные наставления.
• 7. Кончина.
• 8. Чудеса.

Завершалось житие заключением.

Автор жития преследовал прежде всего задачу дать такой образ святого, который соответствовал бы установившемуся представлению об идеальном церковном герое. Из его жизни брались те факты, которые соответствовали канону, умалчивалось обо всем, что расходилось с этими канонами. На Руси в XI-XII веках известны были в отдельных списках переводные жития Николая Чудотворца, Антония Великого, Иоанна Златоуста, Андрея Юродивого, Алексея - человека божия, Вячеслава Чешского и др. Но русские не могли ограничиваться только переводом существующих византийских житий. Необходимость в церковной и политической самостоятельности от Византии заинтересовала в создании своего церковного олимпа, своих святых, могущих упрочить авторитет национальной церкви. Агиографическая литература на русской почве получила своеобразное развитие, но при этом, конечно, основывалась на византийской житийной литературе. Одним из наиболее ранних произведений житийного жанра на Руси является «Житие Феодосия Печерского», написанное Нестором между 1080 и 1113 годами. Здесь дан живой и яркий образ передового человека, сформированного условиями общественной борьбы в Киевской Руси, борьбы молодой феодальной государственности с отжившим родовым строем восточнославянских племен. В «Житии Феодосия» Нестор создал образ героя подвижнической жизни и вождя монашеской дружины, организатора христианской обители, разгоняющего «тьму бесовскую» язычества и закладывающего основы государственного единства Русской земли. Герой Нестора был очень близок к тому, чтобы стать мучеником исповедуемой им веры - смирения, братолюбия и послушания. Такими мучениками стали герои другого произведения Нестора «Чтения о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба».

В древнерусской литературе имеется два Сказания о Борисе и Глебе - анонимное, датированное 1015 г., приписываемое Иакову, и «Чтение», принадлежащее перу Нестора.

«Сказание о Борисе и Глебе» («Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба») - первое крупное произведение древнерусской агиографии. Сама тема подсказала автору жанр произведения. Но тем не менее «Сказание» не является типичным произведением агиографической литературы. На стиль «Сказания» оказала влияние переводная византийская агиография. Но «Сказание» отступает от традиционной трехчастной формы византийских житий (вступление, биография святого, заключительная похвала). Автор преодолевает и форму и основные установки византийской агиографии, что и сам сознает, назвав свое произведение «Сказанием», а не «Житием». В «Сказании» нет того, что мы обычно находим в житиях - развернутого вступления, рассказа о детстве героя. В центре «Сказания» - агиографически стилизованные портреты Бориса и Глеба и полный напряженного драматизма рассказ об их трагической гибели. Едва ли не самая показательная особенность «Сказания» как литературного произведения - широкое развитие в нем внутреннего монолога. Своеобразием монологов произведений подобного жанра является то, что произносятся они действующими лицами как бы «немо», «в сердци», «в себе», «в уме своем», «в души своей». В «Сказании» имеем внутренний монолог, ничем не отличающийся от прямой речи, произносимой вслух. Автор «Сказания» не придавал большого значения исторической достоверности своего повествования. Здесь, как и во всяком агиографическом произведении, многое условно, историческая правда полностью подчинена морально-политическим и церковно-обрядовым задачам, которые поставлены автором в данном произведении. И, как отмечает Н.Н.Ильин, «Сказание» со стороны верности мало отличается от «настоящих житий». Борис и Глеб были первыми русскими святыми, следовательно, «первыми собственными представителями за нее (за Русь) перед Богом и первым залогом Божия к ней благоволения». Борис и Глеб были мучениками не совсем в собственном и строгом смысле этого слова, ибо, хотя они потерпели мученическую смерть, но это была смерть не за веру Христову, а по причинам политическим, не имеющим отношения к вере. Автору необходимо было признание Бориса и Глеба как святых русской церкви, поэтому он придерживается обязательного условия для причисления к лику святых - чудотворения и основную часть своего произведения посвящает описанию чудес, совершаемых мощами Бориса и Глеба. Как указывает Н.Н.Ильин, «Сказание» действительно не представляет собой строгое каноническое житие, составленное по византийским шаблонам. Оно было иного рода попыткой объединить и закрепить в литературной форме разрозненные и противоречивые обрывки устных преданий о гибели Бориса и Глеба, обстоятельства которой вуалировались религиозной дымкой, образовавшейся вокруг их вышегородских гробниц.

«Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба», составленное автором «Жития Феодосия Печерского» Нестором, иноком Киево-Печерского монастыря, представляет собой житие по типу византийских агиографических произведений. Нестор взялся за описание в духе византийских монашеских и великомученических житий. Он начинает «Чтение» с молитвы и с признания «грубости и неразумия» своего сердца, о «худости» автора. Далее он говорит об искуплении Христом человеческого греха, приводится притча о рабах, затем уже следует повествование о Борисе и Глебе. И здесь, в отличие от «Сказания», мы знакомимся с подробностями биографии братьев, автор говорит о их любви к чтению, о том, что оба брата оделяли милостыней всех нуждающихся; о том, что юный Борис женился, лишь уступая воле отца; что Глеб находился при отце и по смерти его пытался скрыться от Святополка «в полуночные страны». То есть «Чтение» написано по строго установившимся агиографическим схемам. Влияние византийских агиографических шаблонов сказалось и на литературном языке «Чтения», в манере заменять конкретные собственные имена условными обозначениями и эпитетами. В иных случаях личные имена и географические названия исчезают вовсе: не встречаются названия рек Альта и Смядина, имена убийц и даже имя Георгия Угрина. В отличие от яркого, насыщенного и эмоционального стиля «Сказания», изложение Нестора бледно, отвлеченно, сухо, образы погибших схематичны и безжизненны, и поэтому, как указывает проф. С.А.Бугославский, «Чтение» Нестора, давшее агиографическое решение исторической темы, не смогло вытеснить более яркий исторический рассказ анонимного «Сказания». «Чтение» - настоящее житие, литературное произведение, о форме которого автор составил себе представление из чтения переводных житий. Но «Чтение» не было просто житием церковного типа. Это было произведение философско-исторического характера.

В конце XII века или немного позже, незадолго до крушения Киевского государства, было написано «Житие Леонтия Ростовского». Героем этого жития является миссионер, проникающий в глухие дебри, населенные еще не вышедшими из состояния дикости и «тьмы языческой» племенами. Слишком бедное фактами подвижнической деятельности героя, «Житие» это дает обедненный содержанием образ его, далеко уступающий, в смысле полноты и яркости изображения, героям Несторовых житий. Образ миссионера, осваивающего девственные земли, здесь едва намечен, не представлен четко. Он является бледным наброском того, чем станет он позднее, в житиях XIV-XV веков. С житием это произведение сближает наличие в его композиционном составе характерного для произведений житийного жанра обширного послесловия с рассказом о посмертных чудесах, творившихся вокруг гробницы героя, и с заключительным ему словословием.

В 20-ых годах XIII столетия появляются продолжатели той линии житийного жанра, начало которой было положено «Житием Феодосия Печерского». Иноки Киево-Печерского монастыря Симон и Поликарп пишут легенды о чудесах героев аскетического подвижничества, создавая основной корпус того сборника житийных сказаний, который получит позднее название «Киево-Печерского патерика». Создавая свой сборник, Симон и Поликарп придавали ему форму композиционно единого произведения - форму переписки, в ходе которой развертывалась вереница механически друг к другу примыкающих сказаний о чудесах, творившихся в Киево-Печерском монастыре. Выступающие в этих сказаниях персонажи являются представителями аскетического подвижничества. Это все «постники», как Евстратий и Пимен; «затворники» - Афанасий, Никита, Лаврентий, Иоан; мученики целомудрия - Иона, Моисей Угрин; «нестяжатели», раздавшие свое имущество, - черниговский князь Святоша, Еразм, Федор; «безмездный» врач Агапит. Все они получили дар чудотворения. Они пророчествуют, исцеляют больных, воскрешают мертвых, изгоняют бесов, порабощают их, заставляя выполнять заданную работу, кормят голодающих, превращая в хлеб лебеду и золу в соль. В посланиях Симона и Поликарпа мы имеем выражение жанра Патериков, как сборников житийного характера, которые, не будучи в строгом смысле слова житиями, повторяли в своих сказаниях мотивы и формы стиля, уже представленного «Житием Феодосия Печерского».

Но в XIII-XIV веках, когда Русь оказалась под ярмом завоевателей- иноверцев, этот тип религиозного подвижника был не так близок сердцу русского читателя, как тип христианского мученика, представленный в литературе дотатарского периода героями житийных произведений о Борисе и Глебе. В XIII веке житийный жанр обогатился произведением, герой которого не имеет предшественников в житийной литературе. Это «Житие и терпение Авраамия Смоленского», герой которого совершает подвиг преследуемого врагами угодника божия, представляющего еще незнакомый нам вид страстотерпчества. Герой проходит общий всем подвижникам жизненный путь, и поэтому в повествовании о нем автор пользуется общими местами житийного жанра. Рисуя образ Авраамия, автор особо подчеркивает его подвижническую преданность изучению и освоению литературы христианского просвещения, вытекающую из убеждения, что невежественный пастырь церкви подобен пастуху, не имеющему представления о том, где и как должно пасти стадо, и способному только сгубить его. Обращает на себя внимание его одаренность, способность истолковать смысл священных книг. У Авраамия есть сочувствующие и враги, как например, старшее духовенство. Они возглавляют травлю Авраамия, обвиняют его в ереси, обрушивают на него поток клеветнических измышлений, настраивают против него иерархов церкви, которые запрещают ему священнослужительскую деятельность, добиваются предания его светскому суду, чтобы окончательно его погубить. Авраамий выступает перед нами жертвой слепой злобы и клеветнических измышлений. Это совершенно новая в житийной литературе мотивировка страстотерпческой судьбы героя, свидетельствующая о том, что конфликт между героем «Жития» и его преследователями вызван условиями социальной действительности, существенно отличными от тех, в которых создавались жития киевского периода. Житийные герои этого периода выступали против «тьмы бесовской», противопоставляли идеалы христиански праведной жизни понятиям и навыкам языческого прошлого. В XIV веке не «тьма бесовская» противостояла носителю христианского просвещения, а тьма невежд, «взимающих сан священства», и это столкновение породило новый тип подвижника, представленный образом Авраамия Смоленского, гонимого клеветниками за «глубинное» изучение и «протолкование» христианской мудрости. Авраамий идет тяжким путем гонимого праведника, терпеливо добиваясь того, что праведность его становится общенародной. В этом заключается своеобразие и новизна литературного образа Авраамия. «Житие Авраамия» не столько эпический рассказ о жизни героя, сколько его апология, оправдание его личности от несправедливых обвинений, и это - совершенно новая форма жития.

Своеобразным этапом в развитии житийного жанра на Руси, является создание так называемых княжеских житий. Образцом таких житий является «Житие Александра Невского». Имя Александра Ярославича, победителя шведских феодалов на Неве и немецких «псов-рыцарей» на льду Чудского озера, пользовалось большой популярностью. Об одержанных им победах слагались повести и сказания, которые после смерти князя в 1263 году были переработаны в житие. Автор «Жития», как это установлено Д.С.Лихачевым, был жителем Галицко-Волынской Руси, переселившимся вместе с митрополитом Кириллом III во Владимир. Цель жития - прославить мужество и храбрость Александра, дать образ идеального воина-христианина, защитника Русской земли. В центре стоит повествование о битвах на реке Неве и на льду Чудского озера. Причины нападения шведов на Русскую землю объясняются весьма наивно: шведский король узнав о росте, мужестве Александра решил попленить «землю Александрову». С малой дружиной Александр вступает в борьбу с превосходящими силами врага. Подробно ведется описание сражения, большое место уделено подвигам Александра и его ратников. Битва на Чудском озере с немецкими рыцарями изображена в традиционной стилистической манере воинских повестей. В этой битве Александр проявил мастерство военного маневра, разгадав тактический замысел врага. Основное содержание «Жития» составляют эпизоды чисто светские, но элементы агиографического стиля использованы в нем весьма широко. В житийном стиле написано небольшое вступление, где автор говорит о себе, как о «худом, грешном, недостойном» человеке, однако он начинает свой труд об Александре, поскольку не только слышал о нем «от отец своих», но и лично знал князя. Подчеркивается происхождение героя от благочестивых родителей. При характеристике героя автор прибегает к библейским персонажам. В описания сражений вводятся религиозно-фантастические картины. В беседе с папскими послами Александр оперирует текстом «Священного писания» от Адама до седьмого Вселенского собора. В житийном стиле описана благочестивая кончина Александра. «Житие Александра Невского» становится образцом при создании позднейших княжеских жизнеописаний, в частности жития Дмитрия Донского.

В конце XIV - начале XV века в агиографической литературе возникает новый риторико-панегирический стиль, или, как его называет Д.С.Лихачев, «экспрессивно-эмоциональный». Риторический стиль появляется на Руси в связи с формированием идеологии централизованного государства и укреплением авторитета княжеской власти. Обоснование новых форм правления потребовало новой формы художественного выражения. В поисках этих форм русские книжники прежде всего обращаются к традициям киевской литературы, а также осваивают богатый опыт южнославянских литератур. Новый экспрессивно-эмоциональный стиль вырабатывается первоначально в житийной литературе. Житие становится «торжественным словом», пышным панегириком русским святым, являющим собою духовную красоту и силу своего народа. Изменяется композиционная структура жития: появляется небольшое риторическое вступление, центральная биографическая часть сокращается до минимума, самостоятельное композиционное значение приобретает плач по умершему святому и наконец похвала, которой отводится теперь главное место. Характерной особенностью нового стиля явилось пристальное внимание к различным психологическим состояниям человека. В произведениях начали появляться психологические мотивировки поступков героев, изображение известной диалектики чувств. Биография христианского подвижника рассматривается как история его внутреннего развития. Важным средством изображения душевных состояний, побуждений человека становятся его пространные и витиеватые речи-монологи. Описание чувств заслоняет собой изображение подробностей событий. Фактам из жизни не придавалось большого значения. В текст вводились пространные авторские риторические отступления, рассуждения морально-богословского характера. Форма изложения произведения была рассчитана на создание определенного настроения. С этой целью использовались оценочные эпитеты, метафорические сравнения, сопоставления с библейскими персонажами. Характерные особенности нового стиля ярко проявляются в «Слове о житии и преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского» Этот торжественный панегирик победителю татар был создан, по-видимому, вскоре после его смерти (умер 19 мая 1389 года). «Слово о житии» преследовало прежде всего ясную политическую задачу: прославить московского князя, победителя Мамая, как властителя всей Русской земли, наследника Киевского государства, окружить власть князя ореолом святости и тем самым поднять его политический авторитет на недосягаемую высоту.

Большую роль в развитии риторическо-панегирического стиля в агиографической литературе конца XIV- начале XV века сыграл талантливый писатель Епифаний Премудрый. Его перу принадлежат два произведения: «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского». Литературная деятельность Епифания Премудрого способствовала утверждению в литературе нового агиографического стиля - «плетения словес». Этот стиль в известной мере обогащал литературный язык, содействовал дальнейшему развитию литературы, изображал психологическое состояние человека, динамику его чувств. Дальнейшему развитию риторическо-панегирического стиля способствовала литературная деятельность Пахомия Логофета. Перу Пахомия принадлежат жития Сергия Радонежского (переработка жития, написанного Епифанием), митрополита Алексия, Кирилла Белозерского, Варлаама Хутынского, архиепископа Иоанна и др. Пахомий был равнодушен к фактам, опускал многие подробности и стремился придать житию более пышную, торжественную и парадную форму, непомерно усиливая риторику, расширяя описание «чудес».

Во всех вышеуказанных произведениях, как и в древнерусской литературе вообще, человек, личность не занимали большого места. Личность обычно растворялась в калейдоскопе событий, которые автор старался передать с протокольной точностью, при этом он преследовал в первую очередь информационные цели. События складывались из поступков тех или иных людей. Эти поступки и были в центре внимания автора. Человек сам по себе, его внутренний мир, его образ мыслей редко становился объектом изображения, а если и становился, то только в том случае, когда это было необходимо для более полного и всестороннего изложения событий, при этом это делалось попутно, наряду с другими фактами и событиями. Центральной фигурой повествования человек становился только тогда, когда он нужен был автору для осуществления основной художественной задачи: т.е. необходимо было сделать человека носителем своего авторского идеала. И только в этом случае, в мире идеала, человек приобретал все характерные черты художественного образа. Но следует отметить, что строя свой образ, древнерусский писатель больше сочинял, изобретал, чем передавал действительность.

Говоря о древней литературе, О.Бальзак заметил, что писатели античности и средневековья «забыли» изобразить частную жизнь. Но дело, конечно, не в забывчивости, а в том, что сама по себе структура античного и феодального общества не дает почвы для частной жизни. «Всякая частная сфера, - гворил К.Маркс, - имеет здесь политический характер или является политической сферой».

Точно также и в древнерусской литературе частная жизнь не могла стать объектом изображения писателя. В качестве же основных персонажей выступают «представители стихий государственности: цари, герои, военачальники, правители, жрецы», причем и они прежде всего характеризовались с точки зрения их политического, официального бытия. Как отмечает Д.С.Лихачев, древнерусская литература в своей официальной и торжественной линии стремилась абстрагировать явления действительности. Древнерусские авторы старались извлекать из явлений «вечный» смысл, видеть во всем окружающем символы «вечных» истин, богоустановленного порядка. Писатель в обыденных явлениях видит вечный смысл, поэтому обыденное, материальное не интересует древнерусских писателей и они всегда стремятся к изображению величественного, пышного, значительного, что по их предствалению является идеальным. Это и является причиной того, что литература в древней Руси преимущественно строится на условных формах, эта литература медленно меняется и состоит преимущественно в комбинировании некоторых приемов, традиционных формул, мотивов, сюжетов, повторяющихся положений. Именно это видно при рассмотрении житийной литературы, написанной по определенной агиографической формуле. Иногда у того или иного автора можно видеть кой-какие отклонения от канона, но эти отклонения не существенны, не выходят за рамки «агиографической формулы».

Но, называя древнерусскую литературу «абстрагирующей, идеализирующей действительность и создающей композиции часто на идеальные темы» (Д.С.Лихачев), нельзя не отметить, что древнерусской литературе свойственны отклонения от канона и исключения в характере того или иного жанра. Эти отклонения и исключения можно заметить уже в литературе XVII века, хотя бы в том же жанре житийной литературы.

К XVII веку жития отступают от установившегося трафарета, стремятся к заполнению изложения реальными биографическими фактами. К числу таких житий относится «Житие Юлиании Лазаревской», написанное в 20-30-ые годы XVII века ее сыном, муромским дворянином Калистратом Осорьиным. Это вернее повесть, а не житие, даже своего рода семейная хроника. Житие это, в отличие от всех предшествующих житий, написано светским автором, хорошо знающим подробности биографии героя. Произведение написано с любовью, без холодной, трафаретной риторики. В нем мы сталкиваемся с отражением быта и исторической эпохи, в которую жила Юлиания Лазаревская. Житие не лишено традиционных элементов, здесь мы встречаемся с бесом, который выступает в качестве активно действующей силы. Именно бес причиняет тяжелые бедствия семье Юлиании - убивает сыновей, преследует и пугает Юлианию, и отступает лишь после вмешательства святого Николы. Некоторую роль в произведении играют элементы чуда. Юлиания отказывается от соблазнов мирской жизни и выбирает путь аскета (отказывается от близости с мужем, усиливает пост, увеличивает пребывание в молитве и труде, спит на острых поленьях, кладет в сапоги ореховую скорлупу и острые черепки, после смерти мужа перестает ходить в баню). Всю свою жизнь она проводит в труде, вечно опекает крепостных, покровительствует своим подданным. Юлиания отказывается от обычных услуг, отличается деликатностью и душевной чуткостью. Самое существенное в этом образе, как образе жития, то, что она ведет благочестивую жизнь будучи в миру, а не в монастыре, живет в обстановке бытовых забот и житейских хлопот. Она жена, мать, госпожа. Ей не характерна традиционная биография святого. Через все житие проводится мысль, что возможно достичь спасения и даже святости, не затворяясь в монастыре, а благочестиво, в труде и самоотверженной любви к людям, живя жизнью мирянина.

Повесть - яркое свидетельство нарастания в обществе и литературе интереса к частной жизни человека, его поведению в быту. Эти реалистические элементы, проникая в жанр жития, разрушают его и способствуют постепенному его перерастанию в жанр светской биографической повести. «Святость» здесь выступает как утверждение доброты, кротости, самоотверженности реальной человеческой личности, живущей в мирских условиях. Автору удалось воплотить реальный человеческий характер своей эпохи. Он не стремится сделать его типическим, он добивался портретного сходства и цель эта им достигнута. «Сыновнее чувство» помогло автору преодолеть узость житийных традиций и создать правдивую в основе биографию матери, ее портрет, а не икону.

К художественным достоинствам относится и то, что героиня изображена в реальной бытовой обстановке помещичьей семьи XVII века, отражены взаимоотношения между членами семьи, некоторые правовые нормы эпохи. Процесс разрушения традиционной религиозной идеализации сказался в том, что автор соединил быт с церковным идеалом.

Повесть эта подготавливала литературное направление совершенно нового жанра - автобиографии, герой которой еще теснее связан с бытом и историческими обстоятельствами, а конфликт его с официальной церковью достигает небывалой остроты. Таким произведением является памятник второй половины XVII века - «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Аввакум Петров (1621-1682) - сын простого деревенского священника, писатель, боровшийся с обрядовой стороной литературы, со всякого рода условностями, стремившегося воспроизвести действительность не в условных формах, а ближе к ней. Аввакум пытался найти реальные причины, движущие силы того или иного события. Творчество Аввакума, проникнутое элементами «реалистичности» (Д.С.Лихачев), имело прогрессивное значение, так как им была поколеблена незыблемость средневековой структуры литературы, расшатана условность литературы. Протопоп Аввакум, идеолог религиозно-общественного движения, которое вошло в историю под названием «раскола», родился в 1621 году в селе Григорове Нижегородского края. В середине века Аввакум становится видным деятелем церкви и со страстью отдается своему делу.

Русское государство и русское общество в XVII веке переживали бурный период своего развития. В начале века царское правительство под властью новой династии Романовых прилагало большие усилия к тому, чтобы преодолеть разруху и разброд в стране после долгих лет войн и внутренней борьбы. К середине века относится церковная реформа, подготовленная деятельностью «духовной братии», которая сложилась вокруг протопопа Стефана Венифатьева. В состав «братии» входил молодой и энергичный Аввакум. «Братия» ставила перед собой задачу проводить в жизнь законодательные мероприятия по укреплению церковного благочестия, своими реформами они желали установить строгие и единообразные церковные порядки, с непосредственным введением этих порядков в быт народа.

Перу Аввакума Петрова принадлежит свыше восьмидесяти сочинений, причем подавляющая часть их приходится на последние десятилетия его жизни, преимущественно на годы пустозерской ссылки. Именно здесь, в «пустозерском срубе» и началась плодотворная деятельность Аввакума. Письменное слово оказалось единственной возможностью продолжения борьбы, которой он отдал всю свою жизнь. Произведения Аввакума не были плодом досужих размышлений или созерцания жизни из «земляной» тюрьмы, а были страстным откликом на действительность, на события этой действительности.

Произведения Аввакума «Книга бесед», «Книга толкований», «Книга обличений», «Записки», его замечательные челобитные и прославленное «Житие» - та же проповедь, беседа, поучение, обличение, только уже не устные, а письменные, в которых он по-прежнему «кричит». Остановимся на центральном произведении - «Житии».

Во всех произведениях Аввакума чувствуется большой интерес к русскому быту, к действительности, в них чувствуется крепкая связь с жизнью. В «Житии» логика реальности, логика действительности сама как бы диктует писателю. Как и всякое древнее общественное религиозное движение, движение раскола также нуждалось в своих «святых». Борьба, страдания, «видения» и «пророчества» идеологов и вождей раскола становились достоянием сначала устной молвы, а затем и объектом литературного изображения. Общность идейных целей толкала отдельных писателей к взаимодействию. Произведения этого порядка отражали не только идеи ее создателей, но и их судьбы, насыщаясь при этом элементами живого биографического материала. А это, в свою очередь, дало возможность перехода к автобиографическому творчеству в собственном смысле этого слова. Необходимость автобиографического творчества возникла тогда, когда вожди движения начали подвергаться жестоким гонениям и казням, вокруг них создавались ореолы мучеников за веру. Именно в этот период отвлеченные представления о мучениках и подвижниках христианства ожили, наполнились злободневным общественным содержанием. Соответственно возродилась и житийная литература, но под пером Епифания, и в частности Аввакума, возродившись эта литература преобразилась и отступила от установленных раннее «агиографических формул». Возникновение автобиографии как литературного произведения сопровождалось в области идей и художественных форм резким столкновением новаторства и традиции. Это, с одной стороны, новые черты мировоззрения, выражавшиеся в осознании социального значения человеческой личности, личности, которая всегда выпадала из поля зрения древнерусских писателей; с другой - средневековые еще представления о человеке и традиционные формы агиографии.

«Житие» Аввакума, преследовавшее агитационные задачи, должно было отразить те обстоятельства жизни, которые были самыми важными и поучительными по его мнению. Именно так и поступали авторы древнерусских житий, которые описывали и раскрывали те эпизоды из жизни «святых», которые были самыми важными и поучительными, упуская из виду все остальное. Аввакум совершенно иначе ведет отбор материала для своего повествования, резко отличающийся от отбора материала в традиционных житиях. Центральное место отводит описанию борьбы с реформами Никона, сибирской ссылке и продолжению борьбы после этой ссылки. Очень подробно повествует о своей жизни в Москве, полной столкновений с врагами. Повествование в этой части ведется очень обстоятельно, а образ самого Аввакума достигает своего наивысшего развития. И наоборот, автобиографический материал иссякает, как только Аввакум оказывается в темнице. В отличие от агиографов, Аввакум все больше и больше объектов действительности охватывает в своем произведении. Поэтому подчас его автобиография перерастает в историю первых лет раскола. В житийной литературе, которая ставила перед собой задачу показать «святость» героя и могущество «небесных» сил, важное место занимают «чудеса» и «видения». Но они изображаются там большей частью внешнеописательно, как они представляются агиографу. Обнаруживается скорее результат «чуда», чем сам процесс его становления. Автобиографическое повествование создает очень благоприятные возможности для оживления традиционных «чудес». «Чудеса» и «видения» становятся одной из форм для изображения действительности. Здесь уже процесс образования «чуда» раскрывается как бы изнутри, так как автор выступает непосредственным очевидцем и участником «чуда» и «видения». В автобиографии автор достигает преодоления житийной абстракции и материализует «чудеса» и «видения». У Аввакума, всегда обращенного к самой действительности, «чудо» автобиографически раскрывается перед читателями как результат сознательной деятельности автора (встреча Аввакума с бесами происходит не во сне, как у Епифания, современника Аввакума, а в реальной действительности и борьба с ними, это не непосредственная борьба, а борьба с людьми, в которых «бес» сидит). Кроме того, Аввакум не навязывает своих «чудес» читателю, как делали агиографы, а, напротив, он отрицает свою причастность к ним. Говоря о новаторстве «Жития» Аввакума, об отступлении от «агиографических формул», следует отметить, что ярким новаторством Аввакума является изображение человека, особенно главного героя. Образ этой автобиографии можно считать первым законченным психологическим автопортретом в древней русской литературе. Аввакум показал этот образ во всей его противоречивости и героической цельности, в вечной связи с определенной средой. Аввакум никогда не одинок. Внимание автора сосредоточено на центральной фигуре, но этот образ не подавляет остальные персонажи «Жития» своим превосходством, как это присуще агиографической литературе. Образ центрального героя всегда окружен другими персонажами.

Тесная связь Аввакума с демократическими слоями населения, участвовавшими в движении раскольников, определило демократизм, новаторство и значение «Жития».

«Житие» Аввакума считают «лебединой песней» житийного жанра, а Гусев назвал это произведение «предтечей русского романа».

Житие как жанр древнерусской литературы

В 11-начале 12 века создаются первые жития 2 жития Бориса и Глеба, Житиё Феодосия Печерского, Антония Печерского (до настоящего времени не сохранилось).

Их написание было важным шагом в идеологической политике Русского государства.

В то время, когда были созданы эти жития, русские князья настойчиво добивались у константинопольского патриарха права на канонизацию своих, русских святых, так как это бы повысило авторитет русской церкви.

Первым и важным условием канонизации святого являлось создание жития этого святого.

Здесь приведём пример жития Бориса и Глеба, Феодосия Печерского.

Оба жития написаны Нестором.

Эти жития относятся к 2 агиографическим типам - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется обо всём жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме, творимых им чудесах и др.

При написании жития Нестор учёл все требования, которые предъявляются к агиографическому канону. Конечно, он был знаком с переводными византийскими житиями, но проявил такую художественную самостоятельность, что стал одним из выдающихся древнерусских писателей.

Особенности жанра жития первых русских святых

«Чтение о Борисе и Глебе» начинается с введения в историю всего человеческого рода: сотворение Адама и Евы, их грехопадение, обличение «идолопоклонства» людей, воспоминание об учении и распятии Иисуса Христа, который пришёл для того, чтобы спасти весь род человеческий,как стали проповедовать новое учение апостолы и как восторжествовала новая вера.

Нестор рассказал о подробности крещения Руси князем Владимиром. И этот акт он описал как самый радостный и торжественный: все русские люди спешат принять христианство, и ни один из них не противится и даже не говорит вопреки воле самого князя, и сам Владимир радуется, так как видит «новую веру» новообращенных христиан. Итак, вот как описаны события, произошедшие до злодейского убийства Бориса и Глеба Святополком. Нестор показал, что Святополк действует по козням дьявола.

Историческое введение в житиё обязательно для того, чтобы показать единство мирового исторического процесса: события, произошедшие на Руси- лишь частный случай борьбы бога и дьявола, и любому поступку, про который рассказывает Нестор, он подыскивает аналогию, прообраз в прошлой истории.

Бориса Нестор сравнивает с библейским Иосиофом, который тоже пострадал из-за зависти братьев.

Если сравнить житиё с летописью, то можно увидеть, что в летописи ничего не говорится о детстве и юности Бориса и Глеба.

В житии же, согласно правилу агиографического жанра, Нестор рассказывает, как ещё отроком Борис постоянно читал жития и мучения святых» и мечтал сподобиться такой же мученической кончины. В летописи нет упоминания о браке Бориса, а в житии Борис стремится избежать брака, но женится лишь по настоянию отца. В летописи проглядывают живые человеческие отношения: Святополк привлекает киевлян на свою сторону тем, что раздаёт им дары(«именье»), их берут неохотно, потому что в войске Бориса находятся те же самые киевляне, а они опасаются братоубийственной войны: Святополк может поднять киевлян против их родичей, ушедших в поход с Борисом. Все эти эпизоды в летописи выглядят живо, жизненно, а в «Чтении» они совсем отсутствуют.

В житии показано, что Глеб не понимает, за что он должен умереть. Беззащитная юность Глеба очень изящна и трогательна. Даже когда убийца «взял святаго Глеба за честную главу», тот «молчаше, акы агня незлобиво, весь бо ум имяще к богу и воззрев на небо моляшеся».

Вот ещё одна особенность агиографического жанра- абстрагированность, избежание конкретности, живого диалога, имён, даже живых интонаций в диалогах и монологах.

В описании убийства Бориса и Глеба тоже отсутствуют яркие краски, показано только моление, причём ритуальное, торопят убийц «кончать своё дело».

Итак, подведём итог: Агиографическому жанру присущи холодная рассудочность, осознанная отрешённость от конкретных фактов, имён, реалий, театральность и искусственная патетика драматических эпизодов. Наличие таких элементов описания жития святого, как его детство, юность, набожность, строгость, в которой он держал себя, аскетизм, соблюдение поста, постоянное чтение псалмов, молитвы Всевышнему.