Лев Додин. Другой «Гамлет. Гамлет: Человек эпохи Вырождения (СПб, МДТ) Гамлет малый драматический театр
Уже сотни лет «Гамлет» Шекспира считается и является, безусловно, одним из величайших произведений мировой литературы. А сам Гамлет стал именем нарицательным, воплощающим прежде всего идеалы гуманизма. Гамлет равно гуманист. Гамлетизм равно гуманизм. Одна из загадок этой великой истории в том, что великий гуманист по ходу действия убивает, сводит с ума и к финалу «укладывает» практически всех основных героев и вместе с ними себя самого. Правда, он делает это, постоянно размышляя: можно ли убивать, нужно ли убивать, можно ли мстить, нужно ли мстить, как мстить так, чтобы было действительно мстительно; просто убить или убить так - поскольку принц человек верующий - чтобы убитый точно попал в Ад, а не в Рай. Так как Гамлет совершает то, что он совершает, результат всех его размышлений - оправдание ненависти, мести, убийства, а в основе всего этого (как неожиданно проговаривается сам принц) лежит желание власти.
Может быть, в своем историческом оптимизме мы что-то недопоняли и переоценили гуманизм Возрождения, точно так же, как переоценили и гуманизм Античности - его, собственно, эпоха Возрождения и возрождала. Может быть, само Возрождение - такое заразительно прекрасное, воспевающее мощь человека, создавшего образцы высочайшего искусства, высочайшей культуры (все это рука об руку с жесточайшими территориальными захватами, грабежами и непрерывным кровопролитием) - может быть, великое Возрождение есть, в том числе, и одна из высот интеллектуального и духовного обогащения древних варварских принципов мести, ненависти, убийства, уничтожения. Может быть, и все развитие человечества, которым мы все так гордимся - это еще и варварство; непрерывно интеллектуально обогащаемое, интеллектуально и духовно оправдываемое варварство. И, может быть, весь прогресс, которым мы так восхищаемся - это интеллектуализация низших человеческих инстинктов, которая и привела нас сегодня туда, где все мы, Человечество, и находимся.
Стрела превратилась в ракету, дротик превратился в сверхзвуковой истребитель, железный щит средневекового воина превратился в неприступную бронемашину, теперь уже действующую по воле, но без участия самого человека. Уничтожая тысячи, человек обрел способность не рисковать при этом лично, хотя личный риск продолжает воспеваться так же, как воспевался и в древних варварских сказаниях.
Стремление любой ценой восстановить так называемую справедливость - свободолюбивое, освободительное, самоотверженное - превратилось в личный терроризм против отдельных плохих людей, затем в коллективный терроризм против отдельных плохих коллективов, человеческих групп, наций - и, наконец, стало массовым терроризмом против не очерчиваемых никакими национальными, идеологическими, религиозными границами целых масс человечества.
Вчера будущие герои грезили об уничтоженных до пепла крепостях неприятеля; теперь будущие герои грезят о ядерном пепле, в который можно и нужно превратить целые страны, материки, и - в конце концов, если понадобится, - весь мир. Зато следующий мир будет устроен гораздо лучше, будет гораздо более справедлив и человечен.
Порой в отчаянии спрашиваешь себя: неужели действительно все самые великие преступления в истории совершались во имя самых великих, высоких целей добра и справедливости? И волей-неволей задаешься следующим вопросом: знают ли творящие зло, что они творят зло? Здоровы они или безумны? Может ли безумец сознавать свое безумие? Что движет нашими поступками - желание так поступить или трагическая невозможность поступить иначе? Этот вопрос тоже, очевидно, неразрешим. Словом, сегодня загадка великого гуманизма великого Гамлета снова требует если не разгадки - она, по-видимому, невозможна - то хотя бы еще одной попытки осмысления. Эта история ставит перед нами все новые и новые вопросы.
Интервью с режиссером и артистами
Беседовала Катерина Павлюченко
Лев Додин, режиссер:
Я читаю пьесу «Гамлет» с 18 лет… Читаю и перечитываю, всю жизнь готовясь к постановке. Начинал репетировать и откладывал, и так несколько раз. Говорят, что раз в жизни режиссер обязан поставить «Гамлета». В этом смысле наша новая постановка — исполнение режиссерских обязанностей. Но если без шуток, «Гамлет» — такая пьеса, которую просто так, «для галочки», ставить не имеет смысла… Да и нельзя: она слишком известна.
«Гамлет» для любого режиссера — серьезный повод поразмышлять о том, что ему кажется одной из главных проблем сегодняшнего дня, когда вдруг становится ясно, что сегодня может означать этот персонаж. Каждое время отвечает на вопрос: «Кто сегодня Гамлет?» Именно поэтому все «Гамлеты» разные. В этом все дело, а вовсе не в волевой интерпретации, как многие ошибочно полагают.
Вот и я почувствовал, что время пришло. Историю принца датского мы знаем давно, ее сочинил даже не Шекспир: она родилась гораздо раньше — ее пересказывали то так, то эдак, тоже в зависимости от времени. Уильям Шекспир ее пересказал в соотношении со своим веком, наполнив ее поэзией, которая стала главенствующей в его версии. Борис Пастернак, переводя Шекспира, по сути, сочинил свой текст. Любопытно, что в предисловии к первому изданию 1940-го года он написал о том, что понял одну важную закономерность: чем дальше перевод от оригинала, тем он к оригиналу ближе. Это был совершенно революционный перевод по отношению ко всем классическим, включая великий перевод Михаила Лозинского. Не то чтобы я вступаю в этот талантливый ряд (хотя кому не хочется), но мне кажется, что сегодня история Гамлета, отзываясь на время, должна несколько меняться, досочиняться, додумываться. Именно поэтому помимо Шекспира в нашем сценическом тексте возникли и имена английских хроникеров, и Пастернак, и немного добавлено от меня. У нас не было цели совершить революцию. Но была цель сохранить поэзию пьесы.
Пространство спектакля придумал Александр Боровский. Решение мы искали долго, потому что нам нужно было создать пространство трагедии, в котором весь ужас событий, произошедших в Эльсиноре, мог бы еще больше сконцентрироваться.
Что касается роли Гамлета и Данилы Козловского… Сейчас Ленина немодно цитировать, я понимаю, но он очень правильно говорил: «Сегодня рано — завтра поздно». Гамлет — такая роль, которую всегда играть рано, а в какой-то момент становится поздно. Поэтому надо попробовать попасть в нужное время. Данила как актер развивается очень серьезно, как и все артисты, находящиеся рядом с ним в этом спектакле. Компания у нас собралась очень хорошая. Если бы не эта компания, я никогда бы не решился все это затеять.
Наш «Гамлет» — спектакль не о страхе революции, а о вечной трагедии, когда не бороться нельзя, а борьба приводит к следующему витку борьбы. И каждый новый виток страшнее предыдущего. Хотя вроде бы немало отдано мощных гуманистических сил, но все равно нужно убивать. И сегодня, когда мы говорим, скажем, о терроре, мы же говорим не только о массовом гамлетизме, а о некой борьбе, в которой люди убеждены, что они расправляются с чем-то невозможным ради чего-то необходимого. Это страшно понять, но мы обязаны вникать в психологию каждого и понимать, что противоречия соединяются. Может быть, когда-то казалось нормальным, что Гамлет для возвращения на трон убивает. Это было не важно, потому что для времен Шекспира такое поведение было нормальным. Он как бы имел право убивать, потому что вроде как это был его трон. Но мы-то сегодня знаем, что убивают и ради своего трона, и ради не своего… И вообще, убивают, якобы восстанавливая справедливость, прикрываясь «возвратом» своего трона…
Вот круг наших размышлений во время репетиций. Об этом я думаю с 18 лет. Не уверен, что мы смогли ответить на все вопросы, но мы их хотя бы задали. А это уже немало.
Данила Козловский, исполнитель роли Гамлета:
Тексты Шекспира меня как актера, конечно, потрясли. И, знаете, это разное — читать их и произносить. Произносить их — отдельное ощущение. Что касается самой постановки пьесы «Гамлет», для меня это в первую очередь возможность серьезного разговора о том, что происходит вокруг нас и с нами в сегодняшних обстоятельствах, со страной, с миром. Мне недавно журналисты сказали: «Вы старше шекспировского Гамлета»… Думаю, если бы я играл своего датского принца в 50-60 лет, как это часто делалось ранее, то эти слова имели бы смысл. Мне сейчас 30 лет. На сколько лет я старше принца? Лет на 5-10? Да, конечно, 20 и 30 — это два разных возраста. Но нынешние 20 лет — это не те же 20 лет, что были во времена Шекспира, когда люди жили в среднем по 45 лет. 20 лет — это уже половина жизни была. В таком контексте я даже младше Гамлета, который в свои 20 произносит такие тексты, которых я не произношу в свои 30. Получается, 20-летний Гамлет умнее, чем 30-летний Данила Козловский. (Улыбается)
На вопрос «Быть или не быть?» мы стараемся ответить в спектакле исходя из того, что происходит вокруг нас. Отвечать на него без современного контекста бессмысленно и малоинтересно. К какому-то ответу мы приходим.
Лев Абрамович Додин, слава Богу, не ставил передо мной задачу создать такого Гамлета, который бы отличался от всех предыдущих. Понятно почему: это утопичная задача, дорога в никуда. Перед началом репетиций и во время них я не пересматривал никаких «Гамлетов», даже когда в один из репетиционных блоков вышел на экраны «Гамлет» с известным английским артистом в главной роли, я не пошел смотреть этот фильм. Старался не залезать в YouTube и не набирать там «Лоуренс Оливье „Быть или не быть“», «Высоцкий, монолог с черепом» и так далее… Не делал этого, чтобы, во-первых, не впадать в какую-то зависимость и даже, может быть, не завидовать. (Улыбается) Одним словом, чтобы быть абсолютно чистым в работе. Потому что я хотел сделать только своего Гамлета. Какой он? А никто не знает. У каждого он свой, хотя, казалось бы, он самый известный в мире персонаж. Я вот недавно ехал в такси, меня водитель спрашивает: «Над чем вы сейчас работаете?» — «Репетирую „Гамлета“». — «Ооо, Гамлет! Это так серьезно!» Хотя я понимаю, что этот человек не очень интересуется мировой драматургией и театром. Но «Гамлет» — давно скорее бренд, чем просто пьеса. И вокруг этого бренда сложился некий ореол. Чем дальше от него отходишь, чем наглее, раскрепощенней, свободней и честнее относишься к этому произведению, тем скорее найдешь ответы на все свои вопросы. «Гамлет» — самая великая пьеса, сейчас я это понимаю. Хотя раньше никогда не понимал, всегда недоумевал: «И чего все так хотят Гамлета сыграть?» Только когда начал заниматься этой ролью, понял, что она, наверное, и есть самая заветная актерская мечта.
Круг размышлений о пьесе на репетициях был очень широким: и политическая ситуация, и какие-то страшные, ужасающие частности жизни где-то в провинции и где-то еще… в той или иной части мира. Выяснилось, что все как-то связано между собой. То, что происходит в Сирии, — с тем, что происходило в том же Пскове или Ростове какое-то время назад, и так далее. Об этом мы думали, об этом бы хотели предложить подумать зрителям. А не просто показать им спектакль, чтобы они в финале сказали: «Какой же Гамлет подлец и негодяй». Мне очень хочется, чтобы зритель, приходя в наш театр, был освобожден от каких-то стереотипов. Будет здорово, если люди придут в театр абсолютно чистыми и попробуют подумать, посмотреть, кайфануть и услышать то, что беспокоило нас все те дни, когда мы репетировали.
Елизавета Боярская, исполнительница роли Офелии:
Моя Офелия в этой истории — единственное существо с человеческим лицом. Но из-за того, что она была влюблена в Гамлета, из-за того, что он, безусловно, имел на нее влияние, она тоже отчасти червива изнутри. Но так или иначе она (после Полония) первая чистая жертва Гамлета, что делает ее трагической героиней. Мы пытались придумать неожиданный ход по отношению к Офелии, уйти в сторону бунтарства, сделать ее такой же, как Гамлет: готовой идти до конца, оказаться по локоть в крови, быть по сути революционеркой… Но как бы мы ни старались, она все равно оставалась и остается той самой чистой каплей, которая должна быть в том мраке и ужасе, что обволакивает каждого персонажа пьесы и засасывает его в могилу.
Наш «Гамлет» — концентрат человеческих кошмаров, бездна, в которую падают все без исключения. Но во всем, что происходит с героями, виноваты они сами. Они живут и умирают с этим чувством трагической вины перед жизнью и обстоятельствами, с которыми их сталкивает жизнь.
Ксения Раппопорт, исполнительница роли Гертруды:
Если бы Гертруда занималась политикой, она бы мир погубила. Об этом в том числе наш спектакль, в котором есть замечательная фраза: «Насилье всегда ведет к насильственным концам». Невероятно актуальная сегодня тема. К сожалению.
«Гамлет» — такая сложная пьеса, что я просто не представляю, как Лев Абрамович все это выстроил, придумал, донес до нас, актеров. Это пьеса, которая дает возможности для бесконечных постановок, для бесконечных поисков и зверского профессионального аппетита — и актерского, и режиссерского.
У моей Гертруды конкретного прототипа нет. Я с такими женщинами, как она, не знакома — и слава Богу. В моей Гертруде есть немного Жанны Д’Арк, для меня это важно. Внешне она страстный и агрессивный человек, а внутри — несостоявшаяся Жанна. Только она немного запуталась…
У нас действительно собралась замечательная компания в этом спектакле. Додин дал нам всем возможность проявиться и раскрыться совершенно по-новому. Такого Гамлета, как Козловский, уверена, еще никто не видел. Мой замечательный партнер Игорь Черневич (с которым мы до сих пор умудрились лишь один раз встретиться на сцене МДТ, когда я была срочно введена в «Три сестры» на роль Маши, а он этом спектакле играл Вершинина) играет Клавдия невероятно тонко, умно и неожиданно для всех. Лиза Боярская замечательная — такую Офелию никто не ждал. Станислав Никольский — Полоний — прекрасен. Мы были счастливы на репетициях и счастливы, выпустив этот спектакль.
Кого больше в этом спектакле — Пастернака или английских историков? Больше всего в нем Льва Абрамовича Додина.
Московские любители театра в ужасе от цен на спектакль «Гамлет» петербургского Малого драматического театра с Данилой Козловским и Елизаветой Боярской в главных ролях, который будет показан в рамках фестиваля «Золотая маска»: цена билетов варьируется от 15 до 20 тысяч рублей. При этом в Петербурге билеты на этот же спектакль стоят от 3 до 12 тысяч. Блогеры отмечают, что билеты в Лондоне на «Гамлета» с Бенедиктом Камбербэтчем стоят дешевле.
Театральный фестиваль «Золотая маска» 17 февраля объявил стоимость билетов на спектакль «Гамлет» петербургского Малого драматического театра - театра Европы, который в рамках фестиваля будет показан в Москве в театре «Мастерская Петра Фоменко». Стоимость билетов варьируется от 15 до 20 тысяч рублей.
Постановка «Гамлета» на новый лад в интерпретации режиссёра Льва Додина получила много восторженных отзывов от критиков. По сюжету действие переносится в современную Россию. Роль Гамлета исполняет Данила Козловский, а Офелии - Елизавета Боярская.
Высокая цена билетов возмутила любителей театра, которые собирались посетить спектакль, они пишут возмущённые отзывы в соцсетях.
Многие отмечают, что билеты на этот спектакль в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге стоят от 3 тысяч рублей и даже с поездкой поход в театр обойдётся дешевле.
На сайте театра указана цена билетов на «Гамлет» от 3 до 12 тысяч рублей, но на два спектакля, которые пройдут в апреле, билетов уже нет. Блогеры тоже пишут, что билеты на спектакль не достать - настолько он популярен.
Только у нас билетов не достать, а так, конечно, дешевле 🙂
«Гамлет» в МДТ Европы - сочинение для сцены Льва Додина по Саксону Грамматику, Рафаэлю Холиншеду, Уильяму Шекспиру, в переводе Бориса Пастернака. В главных ролях - звёздное трио: Ксения Раппопорт, Данила Козловский и Елизавета Боярская. Подробнее о постановке расскажет наш корреспондент Екатерина Балуева.
Life"s but a walking shadow, a poor player
That struts and frets his hour upon the stage
And then is heard no more. It is a tale
Told by an idiot, full of sound and fury,
Signifying nothing.
«Macbeth»
Лев Додин, конструируя своего «Гамлета», использует пьесу Шекспира в качестве одного из источников. В программке также указан Саксон Грамматик, который в «Деяниях Данов» восхваляет Гамлета за его невыносимую жестокость: принц не только расправляется с прототипами Полония, Розенкранца и Гильденстерна, но и закалывает короля и сжигает заживо гостей замка. Кроме того, упомянут Рафаэль Холиншед, чьи «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» послужили основой для создания трагедий «Ричард III», «Король Лир» и «Макбет».
Художник Александр Боровский прячет образцовую тюрьму Эльсинор в строительных лесах. Герои свободно перемещаются по каркасу сцены, застывают на лестницах, спускаются в зрительный зал, выходят в фойе. На протяжении всего спектакля принц методично укладывает в могилы своих близких. Действие напоминает диковинную игру в шахматы с рыцарем смерти: фигуру сметают, клетку заколачивают, до тошноты противен военный марш могильщиков и стук их молотков. Жертвы летят с большой высоты, умирают с грохотом, мертвецы становятся фундаментом будущего государства.... За стенами Эльсинора есть и другой мир, который случайными всплесками солнца и пронзительной музыкой Шнитке иногда проникает в замок. Есть выбор - уйти или остаться. Но поставить на паузу одержимость властью невозможно. В Гамлета (Данила Козловский) вселился дух его отца. Идея захвата трона чёрным облаком живёт в его голове. Этот Гамлет окончательно перешёл на тёмную сторону и отрастил себе длинную, зловещую тень Макбета. Главный монолог «проглатывается»: принц не размышляет, он действует. Столичные трагики Горацио, Марцелл, Бернардо, блистательно сыгранные Сергеем Курышевым, Игорем Ивановым и Сергеем Козыревым, перекликаются с образами трёх ведьм. Остальные персонажи, удобно расположившись в креслах партера, готовятся посмотреть хороший, классический спектакль, а получают вместо него современную пьесу про собственные кошмары.
Гертруда (Ксения Раппопорт) - дьявол в деталях. Грациозная хищница с капельками красного лака на ногтях - «эта леди не забыла окровавленного горла». Вначале она больше похожа на сестру Гамлета: королева молода и энергична, у неё мальчишеская стрижка и мужской костюм. Гертруда танцует танго с собственным сыном чуть более страстно, чем допустимо. Но Ксения Раппопорт сознательно приглушает краски своей героини, уводит её в сумрак - на первом плане всё же должен оставаться принц Гамлет... Клавдий (Игорь Черневич) с мягким, безвольным ртом нужен ей для любви, а не для войны. Тандем сильной женщины и слабого мужчины - ещё одна примета времени. У Клавдия на футболке надпись «I’m the king» - вероятно, чтобы не забыл о своём высоком положении. У всех персонажей, кроме опытного царедворца Полония (Станислав Никольский), тщательно маскирующего свои симпатии, в качестве знамён - портреты на майках, словно у героев стеклянное нутро, и мы видим, что (а точнее - кто) у них на сердце.
Офелия Елизаветы Боярской совсем не похожа на нежную, невесомую нимфу, изображение которой соткано в технике сфумато. Она - главная «фанатка» принца Гамлета. Эта Офелия Гамлету - пара. Верный друг, соратник, подельник. Она действует женскими методами. Когда принц не обращает на неё внимания - уходит, яростно прищёлкивая пальцами: она уже знает свой следующий ход. Гамлету летит кружевная «весточка» - принц ловит эту блесну и мгновенно исчезает под сценой... Влюблённые более всего напоминают чету только что поженившихся Макбетов. И от Офелии избавляются - как от конкурентки, способной произвести на свет ещё одного претендента на престол...
«Гамлет» Льва Додина - чёрно-белое кино, кадры которого иногда кровоточат: алыми лоскутами в костюмах Горацио, Марцелла и Бернардо; красной обувью Гертруды и Клавдия - вечной уликой, говорящей о том, что путь к власти проходил по щиколотку в крови.
Гамлет - безумный флейтист, решивший очистить королевство от крыс. Да вот незадача: последней из них окажется он сам... Мышеловка захлопнется. Флейта обратится сначала в позвоночник Йорика, а потом в оружейный приклад. Принц исполнит свой последний танец на крышках гробов, и играючи, с лёгкостью артиста бродвейского мюзикла, сам спустится в преисподнюю. В финале останутся только трагики и огромный плазменный экран, на который транслируется речь нового правителя. Фортинбрас будет краток: бесцветно посчитает количество погибших и возьмёт ответственность на себя.
Покидаешь МДТ, и долгим шлейфом тянутся вопросы... Гамлет может быть любым? Достаточно ли звёздного статуса и холодной кинематографической мужественности для того, чтобы сыграть главную роль? Почему Гамлеты сегодня перерождаются в Макбетов? За этой метаморфозой ощущается пессимизм автора: искусство не способно изменить людей, точно так же как оно не может вылечить человека от одиночества. Но образ Гамлета, сброшенного с гуманистического пьедестала, становится не более объёмным, чем принт на чёрной толстовке, а его глубина и сложность превращаются просто в слова, слова, слова...
В Малом драматическом театре сыграли премьеру «Гамлета» - но не шекспировского. Программка так и объявляет: сочинение для сцены Льва Додина по Грамматику, Холиншеду, Шекспиру, Пастернаку. Первые два имени - это авторы хроник, из которых Шекспир черпал сюжеты для своих гуманистических, как ни крути, трагедий. Додин предложил свой вариант «хроники», где гуманизм - лишь оборотная сторона варварства.
Спектакль начинается с танго. Оно звучит из-за распахнувшихся неожиданно дверей слева от сцены, и оттуда же появляется танцующая пара - Ксения Раппопорт и Данила Козловский, Гертруда и Гамлет. В программке не обозначены роли, которые играют актеры, герои опознаются лишь по текстам, который произносят, но и текст в данном случае ненадежен. В спектакле он свободно «гуляет» от артиста к артисту, причем, к текстам из «Гамлета» добавляются реплики и целые монологи из «Лира», а Гертруда незадолго до смерти вдруг произнесет: «Никогда бы не подумала, что в старике окажется столько крови», - подкрепив этой узнаваемой репликой своё мифологическое родство с леди Макбет, которая выбрала, как единственно возможный, путь к высшей власти по трупам. Текст, звучащий в спектакле, - на самом деле интертекст, в котором заложены парадоксальные столкновения, ассоциации, диалоги, трансформирующие привычнее смыслы. Например, оценку кровосмесительнице Гертруде вдруг дает король Лир, а знаменитая сцена «Мышеловки», разыгрываемая тремя актерами и призванная «заарканить совесть короля», составлена из речей Призрака, Гамлета и Клавдия. Это и есть код спектакля, правила игры, заданные Додиным. Слова, слова, слова на эти два часа (а именно столько продолжается действие додинского «Гамлета», без антракта) превращаются в маркеры поступков, которые оцениваются однозначно: история у Додина предстает как история преступников и жертв и никак иначе.
Впрочем, для тех, кто не готов дешифровывать слова, а хочет понять, кто есть кто, существуют картинки на майках персонажей. С их помошью обозначена главная привязанность героя (назвать это чувством не поворачивается язык). This is my king - написано на груди у Ксении Раппопорт рядом с портретом Клавдия. Футболку с собственным портретом и словами I am the King носит Клавдий - Игорь Черневич. This is my prince - текст на футболке Офелии, соответственно, с лицом Козловского. На груди Гамлета - двойной автопортрет: половина лица - молодого человека, другая - старика. Диалог с призраком - диалог двух этих составляющих гамлетовского существа, разыгранная шизофрения. И никаких других призраков, кроме призванных героями в сообщники, в спектакле нет. Мир в этом спектакле Додина - весом, груб, зрим и ограничен этими своими качествами. И человек - только часть этого мира, поэтому состоит исключительно из физических импульсов и инстинктов. Причем из всех инстинктов побеждают самые разрушительные.
Гертруда, например, начисто лишена материнских качеств. И с первых мгновений подстрекает Клавдия избавиться от Гамлета, с животным неистовством защищая обретенную ею, наконец, удовлетворенность - и половую, и властную. Не знаю, насколько легко удалось Ксении Раппопорт вытравить из себя чарующую женственность, но она это сделала: перед нами - женщина-монстр, так что ассоциации с леди Макбет возникают задолго до того, как она произнесет упомянутую фразу-маркер. И действительно, стоило перечитать Саксона Грамматика, датского историка второй половины XII века, автора «Саги о Гамлете» в рамках обширного исторического труда «Деяния датчан», дабы обнаружить, что исторический Гамлет-отец был далек от портрета идеального правителя, нарисованного Шекспиром - чтобы поверить Гертруде, уверяющей Гамлета, что отца его отличали «узколобость, непреодолимое желание унижать» и еще целый набор подобных качеств тирана-завоевателя, стоивших Гертруде седых волос. Эффектный эпизод, когда актриса снимает мальчиковый парик и обнаруживает копну кудрей с белыми прядями, превращает, однако, героиню вовсе не в страдающую женщину, которую хочется пожалеть и оправдать, а, натурально в ведьму.
Тех, кто идет на спектакль с надеждой посочувствовать герою Данилы Козловского, тоже ждет разочарование. Актер четко выполняет задачи режиссера и к герою безжалостен: слезы омывают лицо этого принца лишь в первой сцене, далее побеждает холодный расчет, плохо скрываемый под маской безумия. Додинский Гамлет хочет власти и только. Впрочем, когда в разгар серьезной работы - создания пьесы «Мышеловка» из реплик всеми известной пьесы «Гамлет» - к нему откуда-то прилетают розовые кружевные трусики, он на какое-то короткое время хочет и Офелию, спускается в подвал, подальше от зрительских глаз, чтобы потом подняться по соседней лестнице и прочитать монолог «Быть или не быть». Монолог выглядит декламацией отличника: смерть для этого Гамлета - тема не слишком привлекательная, гораздо более убедительно звучит упрек Клавдию, что он стоит между ним и престолом (у Пастернака «меж мною и народом», да и текст этот Гамлет произносит Горацио, а не в лицо королю, но Додин всё обостряет до предела). В этот момент Офелии уже нет - но Гамлет за время путешествия в Англию умудряется о ней забыть: любить простодушную девочку больше, чем сорок тысяч братьев - не его тема. В своем желании вернуть трон он - достойный сын своей матери.
Единственные слезы, которые заслуживают сочувствия в этом спектакле - слезы Офелии - Лизы Боярской, которая отчаянно и мучительно не узнает «своего принца». Этот её долгий взгляд в сцене первого же их свидания, пытливый, пронзительный, неотрывный - убеждает, что сумасшествие Офелии связано исключительно с переменами в Гамлете, а вовсе не со смертью брата (хлопотливый, недалекий, как положено, Полоний - Станислав Никольский здесь - брат, а не отец Офелии).
Фото: Пресс-служба МДТ - Театра Европы/Виктор Васильев
Впрочем, как только про главных героев всё становится кристально ясно, в действие вступает пространство Александра Боровского и три актера, которые наделены именами Марцелл, Бернардо (у Шекспира - офицеры патрульной службы) и Горацио. «На свете много есть того, что сцене вашей и не снилось», - говорит им Гамлет при встрече, но это, пожалуй, вряд ли. Актеры поднимаются по вертикальным лестницам откуда-то из-под сцены - и, зная пристрастие Додина к сценическому символизму, можно сразу сказать, что только они, по мнению режиссера, и достойны какой-никакой, а вертикали. Актеров играют корифеи труппы - причем, с первого взгляда узнается лишь Игорь Иванов, Сергея Курышева и Сергея Козырева в облике седовласых и седобородых старцев сразу и не признать. Внутри белого колодца (а стены здесь до поры до времени укутаны белоснежными полотнищами) с красными тряпичными всполохами на костюмах они, эти бродячие актеры-мудрецы выглядят едва ли не волхвами-пророками. Да и слова их доходят до ума, до сердца, до печенок - самый что ни на есть классический шекспировский текст звучит, как текст передовицы. «Прелюбодейство? Это не проступок// За это не казнят, ты не умрешь.// Совокупляйтесь! Мне нужны солдаты» - произносит Иванов текст Лира, попутно оправдывая смертный грех Гертруды. «Купи себе стеклянные глаза - и делай вид, как негодяй-политик, что видишь то, чего не видишь ты», - тут уже, думаю, можно без комментариев.
Фото: Пресс-служба МДТ - Театра Европы/Виктор Васильев
С появлением этих героев в действие вступает мощная эстетическая составляющая - профессиональные игроки, на фоне которых все политические игры выглядят не просто низкими, но еще и вопиюще бездарными. Гертруда и Клавдий, сначала неуклюже падающие на узкий деревянный помост - не самое, надо признать, удобное место для совокуплений, а спустя несколько минут, бросающиеся наперегонки убивать безумную Офелию, превратившуюся в ненужную и неуправляемую свидетельницу - это уже в чистом виде фарсовые персонажи. И красные лаковые туфельки Гертруды, рифмующиеся с её красными трусиками, работают именно на этот жанр.
Собственно, как показывает опыт, в политике более-менее удовлетворительно работают только статисты. Эту роль в спектакле Додина исполняют монтировщики, которые, ритмично грохоча сапогами, выносят деревянные плиты, чтобы «замуровать» очередной труп. Фокус с пространством от художника Александра Боровского тоже безупречно бьет поддых: сбросив белые одежды, мир вокруг оборачивается тюрьмой, насквозь просматриваемыми коридорами по квадрату. Стало быть, пространством для всех описанных выше игры были не подмостки истории, а «дно» этого самого тюремного колодца. Но в нем, почти не умолкая, от начала и до конца, невыносимым и незаменимым контрапунктом звучало «Танго в сумасшедшем доме» Альфреда Шнитке, подчеркивая, что мы все-таки в театре, и что «положительным героем» может быть еще и «смех автора» или, как в данном случае, творческое и гражданское единомыслие актеров и режиссера.
Но финал, придуманный Додиным, всё же достоин отдельных аплодисментов. После предсмертных слов принца «Дальше - тишина», тишина не наступает. Вернее наступает, но лишь на мгновение. Ей разрушает человек «в штатском», объявляющий себя с экрана телевизора, проносимого перед залом статистами, гарантом спокойствия и порядка в государстве. Этот человек, исполнивший роль грядущего правителя Фортинбраса - не актер вовсе, как уверяют в МДТ. Но у него настолько характерные, до жути знакомые речевые особенности - интонации, ритмика, ошибки в произношении - что никакой актер их не воспроизведет. А вот дальше уже действительно - тишина.
Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»