Краткое описание обломова. Анализ произведения «Обломов» (И. Гончаров). Загадки восточной войны

Жизнь всегда преподносит людям неприятные сюрпризы, порой в виде жизненных ситуаций, порой виде сложностей выбора пути своего следования. Плыть по течению или против, порой становится предопределяющим событием всей жизни.

Детство и семья Ильи Ильича Обломова

Детские годы всегда оставляют значительный след на процессе формирования и развития личности. Маленький ребенок подражает поведению своих родителей, перенимает их модель восприятия мира и его сложностей. Родители Обломова были потомственными аристократами. Отец его Илья Иванович был человеком хорошим, но очень ленивым. Он не стремился улучшить жалкое положение своей обедневшей семьи, хотя, если бы он преодолел свою лень, то это было бы возможно.

Жена его, мать Ильи Ильича была под стать своему мужу, поэтому сонная и размеренная жизнь была обычным явлением. Естественно, что родители не поощряли активности своего единственного ребенка – вялый и апатичный Илья их вполне устраивал.

Воспитание и образование Ильи Ильича

Воспитанием Ильи Ильича в основном занимались его родители. Особого усердия в этом плане они не придерживались. Родители во всем опекали своего сына, часто жалели его и старались лишить его жизнь всяческих забот и активности, поэтому в результате Илья Ильич вырос несамостоятельным, ему сложно организовать себя, приспособиться и реализовать себя в обществе.

Предлагаем проследить за в романе Ивана Гончарова “Обломов”

Будучи ребенком, Илья время от времени пренебрегал желанием родителей – он мог без их ведома уйти играть с деревенскими мальчишками. Такое поведение не поощрялось родителями, но это не огорчало любознательного мальчика. Со временем Илья Ильич втянулся в жизнь родителей и отказался от своей любознательности в пользу Обломовщины.

У родителей Обломова сложилось скептическое отношение к образованию, но все же они осознавали степень его необходимости, поэтому отдали своего сына на обучение в пансион к Штольцу, когда сыну исполнилось тринадцать. Об этом периоде жизни у Ильи Ильича остались крайне негативные воспоминания – жизнь в пансионе была далека от родной Обломовщины, такие перемены Илья Ильич переносил с трудом, со слезами и капризами. Родители, старались всячески минимизировать стресс ребенка, поэтому часто Илья оставался дома, вместо того, чтобы отправиться на занятия. В пансионе Обломов не отличался трудолюбием, часть заданий вместо него выполнял сын директора пансиона – Андрей, с которым Обломов был очень дружен.

Предлагаем ознакомиться с в одноименном романе И. Гончарова.

В 15 лет Илья Ильич покидает стены пансиона. На этом его образование не закончилось – за пансионом последовал институт. О точной профессии Обломова неизвестно, Гончаров не детализирует этот период. Известно, что в числе изучаемых предметов были юриспруденция и математика. Несмотря ни на что качество знаний Обломова не улучшилось – учебное заведение он закончил «кое-как».

Гражданская служба

В возрасте двадцати лет Илья Ильич приступает к гражданской службе. Работа его не была такой уж сложной – составление записок, выдача справок – все это было посильным занятием даже для такого ленивого человека, как Илья Ильич, но со службой дело не заладилось. Первое, что категорически не понравилось Илье Ильичу – это каждодневность его службы – хотелось ему или нет, но он должен был отправляться на службу. Вторая причина заключалась в наличии начальника. На самом деле Обломову очень повезло с начальником – им оказался добрый, спокойный человек. Но, несмотря ни на что, Илья Ильич до ужаса боялся своего начальника и поэтому работа стала для него настоящим испытанием.

Однажды Илья Ильич допустил ошибку – он отправил документы не по тому адресу. В результате бумаги пошли не в Астрахань, а в Архангельск. Когда это было обнаружено, Обломовым овладел невероятный ужас.

Страх его перед наказанием был настолько велик, что он взял сначала больничный, а затем и вовсе подал в отставку. Таким образом, он пробыл на службе 2 года и вышел в отставку в должности коллежского секретаря.

Внешность Обломова

Гончаров не пускается в детализацию внешности своего героя до момента развития основных событий романа.
Основной массив событий приходится на возраст героя 32-33 года. С момента приезда в город прошло 12 лет, другими словами вот уже 10 лет как Обломов бросил какую-либо службу. Чем же занимался Илья Ильич все это время? Ничем! Он наслаждается абсолютным бездельем и все дни напролет пролеживает на диване.

Конечно, такой пассивный способ жизни сказался на внешнем виде персонажа. Обломов располнел, лицо его обрюзгло, хотя все еще сохраняло привлекательные черты, дополняет этот образ выразительные глаза серого цвета.

Свою полноту Обломов воспринимает как Божий дар – он считает, что его полнота предопределена Богом и его способ жизни и гастрономические привычки не имеют никакого отношения к ним.

Лицо его не имеет никакого цвета, кажется, что он бесцветный. Так как Илье Ильичу не нужно куда-либо выходить (он даже не ходит в гости), то потребности в покупке и содержании костюма нет. Такого же отношения заслуживает и домашняя одежда Обломова.

Его любимый домашний халат уже давно потерял цвет, он неоднократно поддавался ремонту и выглядит не самым лучшим образом.

Обломова не волнует его неопрятный вид – такое отношение к гардеробу и внешности в целом было характерно для его родителей.

Цель жизни

Человек так или иначе следует определенной цели в жизни. Порой это небольшие, промежуточные ориентиры, порой – дело всей жизни. В ситуации с Обломовым, на первый взгляд, кажется, что дело обстоит наоборот – у него полное отсутствие цели жизни, но это не так – его цель заключается в размеренной жизни, он считает, что только таким образом можно почувствовать её вкус.

Илья Ильич старается полностью соответствовать этой своей цели. Он искренне недоумевает, как его знакомые могут стремиться получить повышение, работать допоздна, а порой еще и писать статьи ночью. Ему кажется, что это все убивает человека. Когда же жить? Задается он вопросом.

Илья Обломов и Андрей Штольц

Исходя из позиции Ильи Ильича, сложно представить, что у такого апатичного человека могут быть настоящие друзья, но оказывается это не так.

Таким настоящим и бескорыстным другом Обломова является Андрей Штольц.

Молодых людей связывают воспоминания о годах, проведенных в пансионе, где они сдружились. Кроме того, их роднят и некоторые черты характера. Так, например, они обладают добрым нравом, чистосердечные, честные и искренние.

И Штольц, и Обломов любят искусство, в частности музыку и пение. Их общение не прервалось после окончания пансиона.

Время от времени Андрей наносит визиты Обломову. Он врывается в его жизнь подобно урагану, сметая на своем пути излюбленную Обломовщину друга.

Во время очередного визита Штольц озадаченно наблюдает, как бесцельно проводит дни его друг и решается кардинально реформировать его жизнь. Конечно, такое положение вещей не нравится Илье Ильичу – его диванный способ жизни ему очень импонировал, но отказать Штольцу он не может – Андрей обладает уникальной степенью влияния на Обломова.

Обломов появляется в общественных местах и со временем замечает, что такой способ жизни имеет свои прелести

Обломов и Ольга Ильинская

Одним из поводов изменить свое отношение стала влюбленность в Ольгу Ильинскую. Привлекательная и обходительная девушка привлекла внимание Обломова и стала предметом до сих пор не ведомого чувства.

Именно из-за своей влюбленности Обломов отказывается от поездки за границу – его роман набирает обороты и пленяет Илью Ильича с большей силой.

В скором времени последовало и признание в любви, а затем и предложение руки и сердца, но, нерешительному Обломову, не переносящему любые, даже самые незначительные изменения, довести дело до конца не удалось – любовный пыл его неутомимо угасает, ведь роль мужа для него слишком кардинальное изменение. В результате возлюбленные расстаются.

Влюбленность в Агафью Пшеницыну

Разрыв отношений не прошел мимо впечатлительного Обломова, но долго убиваться он не стал. Вскоре, как-то незаметно для себя, он вновь влюбляется. На сей раз предметом его очарования стала Агафья Пшеницына – хозяйка снимаемого Обломовым дома. Пшеницына не была знатной дамой, поэтому ей было не известен общепринятый в аристократических кругах этикет, да и требования у нее к Обломову крайне прозаичны. Агафья была польщена вниманием к своей персоне такого знатного человека, а остальное мало интересовало эту глупую и необразованную женщину.

Благодаря Штольцу, Обломову не нужно было думать о своем финансовом положении – Андрею удалось навести порядок в родовом поместье и доходы Ильи Ильича значительно возросли. Это создало еще одну причину для беззаботности и беспечности. Обломов не может жениться на Агафье – это будет непростительно для аристократа, но жить с Пшеницыной как с женой вполне может себе позволить. У них рождается сын. Мальчика назвали Андреем, в честь Штольца. После смерти Ильи Ильича маленького Андрея Штольц забирает к себе на воспитание.

Отношение к слугам

Жизнь аристократа неотъемлемо связана с взаимоотношениями с прислуживающими ему людьми. У Обломова также есть крепостные. Большинство их них находятся в Обломовке, но не все. Слуга Захар в свое время покинул Обломовку и последовал за своим хозяином. Такой выбор слуги для Ильи Ильича бал предопределен. Дело в том, что Захар был закреплен за Обломовым еще во времена детства Ильи. Обломов помнит его еще активным молодым человеком. Фактически вся жизнь Обломова неразрывно связана с Захаром.

Время состарило слугу, сделало его похожим на своего хозяина. Жизнь в Обломовке не отличалась живостью и активностью, дальнейшая жизнь только усугубила это положение вещей и превратила Захара в апатичного и ленивого слугу. Захар может смело огрызаться в адрес своего хозяина – он прекрасно осознает, что любые замечания в его адрес – это временное явление, не пройдет и пару часов, как Обломов все простит и забудет. Дело заключается не только в добросердечности Ильи Ильича, но и в его безразличии к атрибутам жизни – Обломов комфортно себя чувствует в пыльном, плохо убранном помещении. Его мало волнует качество его обеда или ужина. Поэтому порой возникающие сетования становятся мимолетным явлением, на которое можно не обращать внимание.

Илья Ильич не относится предвзято к своим слугам, он добр и снисходителен к ним.

Особенности ведения хозяйства

Как единственный наследник Обломовых после смерти своих родителей он должен был перенять бразды правления родовым поместьем. Во владении Обломова было приличное поместье душ в 300. При налаженной системе работы поместье приносило бы значительный доход и обеспечило бы безбедное существование. Однако Обломов, при всей видимой заинтересованности в улучшении дел, не спешит реформировать Обломовку. Причина такого отношения крайне проста – Илье Ильичу лень вникать в суть дела и поддерживать установленный порядок, а дорога в Обломовку для него совсем непосильная задача.

Илья Ильич то и дело пытается переложить это занятие на плечи других людей. Как правило, наемные работники удачно пользуются доверием и равнодушием Обломова и работают не на обогащение Ильи Ильича, а на обогащение своего кармана.

После открытия скрытых махинаций Обломов доверяет дела в поместье Штольцу, который так же и продолжает заниматься Обломовкой и после смерти друга, во благо его сына.

Таким образом, главный персонаж одноименного романа Гончарова не лишен положительных качеств характера. У него определенно был потенциал для развития своих талантов и способностей, но Илья Ильич не использовал его. Результатом его жизни стало бесцельно проведенное время, лишенное каки-либо прогрессивных стремлений.

Уже в «Обыкновенной истории», первом крупном произведении И.А.Гончарова, он заинтересовался тем типом, который впоследствии обессмертил его имя. Уже там мы видим указания на ту огромную общественную опасность, которую представляют сложившиеся под влиянием крепостного права совершенно особые условия жизни интеллигентного русского общества начала и середины XIX века.

Опасность эта заключается в «обломовщине», причем мечтательный романтизм, знакомый нам по его носителю Адуеву, является только одним из элементов этой последней. Исчерпывающее изображение обломовщины дал Гончаров в образе Ильи Ильича Обломова, к характеристике которого мы теперь обратимся.

Илья Ильич Обломов принадлежит к числу людей, которых нельзя не признать симпатичными.

С первых страниц романа он предстает перед нами, как человек умный и в то же время с добрым сердцем. Его ум сказывается в той проницательности, с которой он понимает людей. Он, например, превосходно разгадал многочисленных визитеров, побывавших у него утром того дня, с которого начинается роман. Как правильно оценивает он и легкомысленное времяпровождение светского фата Волкова, перепархивающего из одного салона в другой, и хлопотливую жизнь чиновника-карьериста Судьбинского, только и думающего о том, как бы заручиться благосклонностью начальства, без чего немыслимо ни получить надбавки к жалованию, ни добиться выгодной командировки, ни тем более продвинуться по службе. А в этом Судьбинский как раз и видит единственную цель своей служебной деятельности.

Так же правильно оценивает Обломов и близких ему людей. Он преклоняется перед Штольцем и боготворит Ольгу Ильинскую. Но, вполне понимая их достоинства, он не закрывает глаза на их недостатки.

Но ум у Обломова чисто природный: ни в детстве, ни впоследствии никто ничего не сделал для его развития и воспитания. Напротив, отсутствие систематически полученного образования в детстве, отсутствие живой духовной пищи в зрелом возрасте, повергают его во все более и более дремотное состояние.

При этом в Обломове обнаруживается полное незнание практической жизни. Вследствие этого его более чем пугает то, что может внести в его однажды сложившийся образ жизни какую бы то ни было перемену. Требование управляющего очистить квартиру повергает его в ужас, он не может подумать спокойно о предстоящих хлопотах. Это обстоятельство для Обломова гораздо тяжелее, чем получить письмо от старосты, в котором тот извещает, что доходу будет «тысячи яко две помене». И это только потому, что письмо старосты не требует немедленных действий.

Обломову присущи редкая доброта и гуманизм. Эти качества в полной мере проявляются в беседе Обломова с писателем Пенкиным, который главное достоинство литературы видит в «кипучей злости – желчном гонении на порок», в смехе презрения над падшим человеком. Илья Ильич возражает ему и говорит о человечности, о необходимости творить не одной только головой, но и всем сердцем.

Эти свойства Обломова в сочетании с его удивительной душевной чистотой, делающей его неспособным ни на какое притворство, ни на какую хитрость, в сочетании с его снисходительностью к другим, например, к Тарантьеву, и, в то же время, с сознательным отношением к собственным недостаткам, внушают к нему любовь почти всем, с кем сталкивает его судьба. Люди простые, вроде Захара и Агафьи Матвеевны, привязываются к нему всем своим существом. А люди его круга, как, например, Ольга Ильинская и Штольц, не могут говорить о нем иначе, как с чувством глубокой симпатии, а иногда даже и душевного умиления.

И, несмотря на свои высокие нравственные качества, этот человек оказался совершенно бесполезен для дела. Уже из первой главы мы узнаем, что лежание было «нормальным состоянием» Ильи Ильича, который, облачившись в свой персидский халат, надев мягкие и широкие туфли, целые дни пребывает в ленивом ничегониделании. Из самой беглой характеристики времяпровождения Обломова видно, что одной из главных особенностей его психологического склада является слабость воли и лень, апатия и паническая боязнь жизни.

Что же сделало из Обломова человека, который с неосознанным, но удивительным упорством избегал всего, что могло потребовать труда, и, с не меньшим упорством, тяготел к тому, что рисовалось ему в виде беззаботного лежания на боку?

Ответом на этот вопрос служит описание детства Обломова и среды, из которой он вышел, — глава, носящая название «Сон Обломова».

Прежде всего, есть некоторые основания рассматривать Обломова, как одного из типичных представителей 40-х годов XIX века. С этой эпохой его сближает идеализм, при полной неспособности перейти к практической деятельности, ярко выраженная склонность к рефлексии и самоанализу, страстное стремление к личному счастью.

Однако, есть в Обломове и черты, отличающие его от лучших, к примеру, тургеневских героев. Сюда относятся косность мысли и апатия ума Ильи Ильича, помешавшие ему стать вполне образованным человеком и выработать себе стройное философское мировоззрение.

Другое понимание обломовского типа – это то, что он является преимущественно представителем русского дореформенного барства. И для себя самого, и для окружающих Обломов прежде всего «барин». Рассматривая Обломова под одним только этим углом зрения, нельзя упускать из виду, что его барственность неразрывно связана с «обломовщиной». Более того, барственность является непосредственной причиной последней. В Обломове и в его психологии, в его судьбе представлен процесс самопроизвольного вымирания крепостнической Руси, процесс ее «естественной смерти».

Наконец, возможно рассматривать Обломова, как общенациональный тип, к которому склонялся и сам Гончаров.

Но, говоря о наличии в характере русского человека негативных черт Обломова, следует помнить, что подобные черты не единственные среди присущих русским. Тому примером герои других литературных произведений – Лиза Калитина из «Дворянского гнезда», обладающая самоотверженным характером, Елена из «Накануне», стремящаяся творить деятельное добро, Соломин из «Нови – эти люди, тоже будучи русскими, абсолютно не схожи с Обломовым.

План характеристики Обломова

Вступление.

Основная часть. Характеристика Обломова
1) Ум
а) Отношение к знакомым
б) Оценка близких людей
в) Отсутствие образования
г) Незнание практической жизни
д) Отсутствие перспективы

2) Сердце
а) Доброта
б) Гуманность
в) Душевная чистота
г) Искренность
д) «Честное, верное сердце»

3) Воля
а) Апатия
б) Безволие

Нравственная гибель Обломова. «Сон Обломова», как ее объяснение.

Заключение. Обломов, как общественный и национальный тип.
а) Обломов, как представитель 40-х голов XIX века
— Черты сходства.
— Черты различия.
б) Обломов, как представитель дореформенного барства.
в) Обломов, как общенациональный тип.

Илья Ильич Обломов — молодой дворянин, 33-х лет от роду, невысокого роста. На первый взгляд он производил впечатление довольно положительное, однако при более близком рассмотрении можно было заметить полное отсутствие мысли в его лице.

Стиль жизни

Жизнь он вел размеренную, апатичную. Большую часть времени проводил лежа на диване в своем засаленном халате в комнате с нависшей паутиной и с покрывшимися пылью зеркалами.

Перед читателями предстает неоднозначный персонаж. С одной стороны, порабощенный леностью, равнодушием и апатией, а с другой стороны выгодно выделяющийся на фоне своих лживых и лицемерных друзей. Тут уже мы видим его порядочность, доброту душевную, чистоту помыслов и честность.

С целью более полного раскрытия образа Обломова Гончаров сталкивает его с другими значимыми персонажами романа — Штольцем и Ольгой Ильинской.

Окружение

Андрей Штольц — друг детства главного героя — полная противоположность Обломова, его антипод. Он не может сидеть без дела, голова его полна планов и идей, он ценит кипение жизни вокруг, любит быть в центре событий. Такая разница обусловлена различием воспитания героев.

Обломов был единственным ребенком в семье, все его холили и лелеяли. Любое желание маленького Ильи незамедлительно исполнялось, капризам его потакали, оберегали от малейшей опасности и какой-либо деятельности. Деревня Обломова стала, по словам Добролюбова, родиной такого понятия как «обломовщина». Подобное отношение воспитало в нем апатичное отношение к жизни и сделало его нравственным калекой, боящимся перемен и неизвестности будущего.

Штольц же воспитывался одним отцом, рос самостоятельным и целеустремленным ребенком. Хорошее отношение Ильи к нему говорит о том, что Штольц способен оказать на него влияние, возродить к истинной жизни и уничтожить «обломовщину», царящую в душе главного героя. Именно такую цель поставил перед собой Андрей, считая своим долгом «спасти» друга.

Перевоспитание

Андрей Штольц заставляет Илью Ильича выходить в свет, посещать званые обеды, где однажды герой знакомится с молодой и энергичной девушкой Ольгой Ильинской. Ее нельзя назвать красавицей в полном смысле этого слова, красота ее проста и изящна. Самым ценным в ней были ее взгляды на жизнь — свобода мысли, непосредственность, отсутствие лжи в словах и поступках. Обломов сразу полюбил ее свободолюбивый голос, ее душу, ее характер.

Ольга вместе со Штольцем придумывают план действий, следуя которому Обломов должен активным, деятельным человеком. Она берет на себя роль луча света, указующего путь заблудившемуся Обломову. И Илья Ильич действительно начал преображаться, а вместе с ним хорошела и росла духовно Ольга. В конце концов, девушка влюбилась в своего подопечного, что сделало невозможным дальнейшее исполнение плана и обрекло тем самым их любовный союз на гибель.

Дело в том, что и Ольга, и Илья выставляют друг другу невыполнимые требования. Ольга ожидает видеть в Обломове преобразовавшегося человека, хотя бы отдаленно напоминающего Андрея Штольца, но при этом сохранившего в себе лучшие качества Ильи — честность, доброту, правдивость. Илья же ожидает от Ольги абсолютной любви к себе такому, какой он есть. Но Ольга любит придуманный идеал, имеющий мало общего с настоящим Обломовым. На вопрос девушки:»Кто же проклял тебя?» — Илья отвечает с горечью: «Обломовщина». Таким образом «обломовщина» побеждает лучшие качества героя окончательно.

Трагедия Обломова

Мне кажется, что главной трагедией Обломова является не «обломовщина» как таковая, а отсутствие в нем стремления бороться с ней. Илья Ильич ставил перед собой множество задач — путешествовать, произвести реформу в управлении имением, жениться, снять другую квартиру. Но сбыться им было не суждено, потому что ни любовь Ольги, ни дружба Штольца не смогли пробудить его от вечной дремоты.

Обломов. Иллюстрация Константина Тихомирова из журнала «Живописное обозрение стран света». 1883 год goncharov.spb.ru

1. Тайна грозы

«Грозы не страшны, а только благотворны там: бывают постоянно в одно и то же установленное время, не забывая почти никогда Ильина дня, как будто для того, чтоб поддержать известное предание в народе. И число и сила ударов, кажется, всякий год одни и те же, точно как будто из казны отпускалась на год на весь край известная мера электри-чества».

На первый взгляд этот фрагмент кажется почти случайным. Обращает на себя внимание разве что упоминание Ильина дня: «известное предание в народе» — это поверье, что в Ильин день нельзя работать, чтобы не убило громом. Вспом-ним, что главного героя романа зовут Илья Ильич — и он не хочет работать не только в свой день ангела, но и вообще никогда. Впрочем, гроза в этом отрывке объясняется не только с помощью народного поверья об Илье-пророке как покровителе грома — то есть глазами человека, верящего в «известное пре-дание». Гроза подается одновременно и рационально. Точка зрения жителя Обломовки, который верит в «известное предание», как бы сопоставляется с точкой зрения рационалиста Штольца: этот герой еще не появился на стра-ницах романа, но его голос, скептически оценивающий народные суеверия, уже звучит. Такая двойная точка зрения будет определять повествование и дальше.

2. Тайна слова «луна»

Рассказчику нравится Обломовка, но он не видит в ней ничего поэтичного:

«Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мир-ного уголка. Эти господа, как известно, любят засматриваться на луну да слушать щелканье соловьев. <…> А в этом краю никто и не знал, что за луна такая, — все называли ее месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и очень походила на медный вычищенный таз».

Поэтический образ луны в «обломовском» сознании отсутствует, и нам сооб-щают об этом не случайно. В романе многократно упоминается ария «Casta diva» из оперы Беллини «Норма». Сначала Обломов мечтает, как ее будет исполнять его будущая жена, а затем эту каватину исполнит Ольга Ильинская, после чего Обломов признается ей в любви. Название арии переводится на рус-ский как «Пречистая богиня», но посвящена она вовсе не Богородице, как ино-гда утверждают, а богине луны. Об этом помнит и сам Обломов:

«…как выпла-кивает сердце эта женщина! Какая грусть заложена в эти звуки!.. И никто не знает ничего вокруг… Она одна… Тайна тяготит ее; она вверяет ее луне…»

Итак, любовь Обломова к Ольге ассоциируется с романтическим образом луны — которого, однако, не знали в патриархальной Обломовке. Неуди-вительно, что история их отношений заканчивается печально.

3. Тайна любви Обломова к Ольге

Расставшись с Ольгой, Обломов впадает в оцепенение:

«Снег, снег, снег! — твердил он бессмысленно, глядя на снег, густым слоем покрывший забор, плетень и гряды на огороде. — Всё засы-пал! — шепнул потом отчаянно, лег в постель и заснул свинцовым, безотрадным сном».

Почему герой не мог твердить ни о чем, кроме снега? Потому что любовь Об-ломова к Ольге развивается в соответствии с временами года. Герои встре-чаются в мае, и символом их любви становится ветка сирени — с нею Обломов несколько раз прямо сравнивает свои чувства. Пика интенсивности отношения достигают летом, а осенью Обломов, подавленный много-численными житей-скими трудностями, стремится избежать встреч с Ольгой, притворяется боль-ным и так далее.

Когда они расстаются, идет снег: годовой природный цикл завершен, и с этим ничего нельзя поделать. Таким образом, и в своей любви герой опять оказы-вается порождением родной деревни — места, где «годовой круг» повторяется «правильно и невозмутимо».

4. Тайна кофе и сигар

Размечтавшись, Обломов описывает идеальную, как ему кажется, жизнь своему единственному другу Штольцу.

«До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, посмотреть, как свертывают пирожки, сбивают сливки. Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим… Но гости едут, например ты с женой. <…> После обеда мокка, гавана на террасе…»

Что значит упоминание кофе мокка и кубинских сигар? Чтобы понять это, обратим внимание на реакцию Штольца: тот внимательно слушает друга, но с самого начала уверен, что даже в мечтах Обломов не может придумать ничего лучше Обломовки: «Ты мне рисуешь одно и то же, что бывало у дедов и отцов». Штольц явно неправ. Традиционный, «обломовский» уклад жизни не может удовлетворить главного героя, а мечту его «обломовскими» словами даже не описать: кофе, сигары, террасы — все это следы учебы в университете, прочитанных книг. Обломов, как бы он ни был ленив, образованный петербур-жец и далеко ушел от Обломовки.

5. Загадки восточной войны

Обломов читает газеты и узнаёт, «…зачем англичане посылают корабли с войском на Восток…».

Что за военные действия на Востоке имеются в виду? Скорее всего, англо-китайские «опиумные войны», последствия которых Гончаров лично наблюдал во время своего пребывания в Китае и описал во «Фрегате „Паллада“». Однако дело даже не в этом. Отправка английских войск на Восток упоминается как минимум четырежды в разных местах романа, а ведь его действие длится не-сколько лет. Получается, что не только главный герой застрял как бы в застыв-шем времени, где ничего не происходит, но и мировые новости (а герои романа очень любят обсуждать новости) все время одни и те же. Газеты, казалось бы обязанные следить за последними известиями, сообщают о как будто беско-нечно повторяющихся событиях. Не один Обломов — весь мир никак не может сдвинуться с точки.

6. Тайна коллежского секретаря

Вот как рассказчик представляет нам Обломова:

«Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге».

Коллежский секретарь — это чин X класса, то есть не самый низкий. Как Обломов мог получить такой чин? А вот это действительно не очень понятно, причем даже комментаторам Полного собрания сочинений Гончарова, которые и обна-ружили эту загадку. Можно предположить, что Обломов окончил университет кандидатом, то есть с особым успехом, и получил этот чин сразу после выпуска (вот только учился Обломов не особенно прилежно). Если же Обломов не был кандидатом, у него должен быть чин XII класса — губернский секретарь. Но мы знаем, что герой «прослужил кое-как года два», а значит, не мог успеть выслужить два чина. Более того, в черновиках романа Обломов прямо назван губернским секретарем. В общем, правдоподобного объяснения у чина Обло-мова нет. Остается предположить, что здесь действует какой-то другой прин-цип. Именно X класс был у гражданской жены Обломова, вдовы Агафьи Мат-веевны Пшеницыной (жены и вдовы чиновников считались в том же чине, что и мужья). Возможно, это совпадение — ироничный намек на своеобразное «родство душ» Обломова и Агафьи Матвеевны.

7. Тайна Штольца

Штольц предлагает Обломову не «погибать молча», сидя сиднем, а бежать куда-то и заняться делом:

«Куда? Да хоть с своими мужиками на Волгу: и там больше движения, есть интересы какие-нибудь, цель, труд. Я бы уехал в Сибирь, в Ситху».

А каким делом занимается сам Штольц? В романе постоянно говорится о некой бурной деятельности, которую ведет Штольц, но без всякой конкретики: непо-нятно, должен ли читатель догадаться сам, чем занимается Штольц, или раз-гадки попросту нет. С одной стороны, вполне возможно, что эта деталь под-черкивает многосторонность Штольца: он может делать буквально все что угодно, поэтому не очень важно, в чем конкретно состоит его деятельность. С другой стороны, как заметила литературовед Людмила Гейро, разбросанные по тексту романа упоминания мест, где часто бывает Штольц, совпадают со списком районов, где добывали, покупали и продавали золото. Если это так, то Штольц — золотопромышленник. Интересно, что Ситха, куда хочет отпра-виться Штольц, находится на Аляске, но это как раз ничего не говорит о его связях с добычей золота: во время написания романа о существовании на Аляс-ке запасов драгоценного металла еще не было известно.

Роман в четырех частях

Часть первая

I

В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов. Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока. Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой. Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины. Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте. Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани. Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела. Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу. Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной. У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены. Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей. Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало. Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи. Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью. По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки. Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет — так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда, лежали две-три развернутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с перьями; но страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в нее перо, вырвалась бы разве только с жужжаньем испуганная муха. Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум еще не являлся на помощь. Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз. Легко ли? Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением. По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был еще далеко не весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное. Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует. С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более, что ничто не мешает думать и лежа. Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее. Пробило половина десятого, Илья Ильич встрепенулся. — Что ж это я в самом деле? — сказал он вслух с досадой. — Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и... — Захар! — закричал он. В комнате, которая отделялась только небольшим коридором от кабинета Ильи Ильича, послышалось сначала точно ворчанье цепной собаки, потом стук спрыгнувших откуда-то ног. Это Захар спрыгнул с лежанки, на которой обыкновенно проводил время, сидя погруженный в дремоту. В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды. Захар не старался изменить не только данного ему богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых. Более ничто не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни. Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков. Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренне, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие. Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род. Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, бог знает отчего, все беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между не старыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею. Вот отчего Захар так любил свой серый сюртук. Может быть, и бакенбардами своими он дорожил потому, что видел в детстве своем много старых слуг с этим старинным, аристократическим украшением. Илья Ильич, погруженный в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул. — Что ты? — спросил Илья Ильич. — Ведь вы звали? — Звал? Зачем же это я звал — не помню! — отвечал он потягиваясь. — Поди пока к себе, а я вспомню. Захар ушел, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме. Прошло с четверть часа. — Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар! Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и наконец пошел к дверям. — Куда же ты? — вдруг спросил Обломов. — Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло. Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова. — А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен — так и подожди! Не залежался еще там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел? — Какое письмо? Я никакого письма не видал, — сказал Захар. — Ты же от почтальона принял его: грязное такое! — Куда ж его положили — почему мне знать? — говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе. — Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь! — Я не ломал, — отвечал Захар, — она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться. Илья Ильич не счел за нужное доказывать противное. — Нашел, что ли? — спросил он только. — Вот какие-то письма. — Не те. — Ну, так нет больше, — говорил Захар. — Ну хорошо, поди! — с нетерпением сказал Илья Ильич. — Я встану, сам найду. Захар пошел к себе, но только он уперся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на нее, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!» — Ах ты, господи! — ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. — Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла! — Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой, так и ждешь, что вылетят две-три птицы. — Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! — строго заметил Илья Ильич. Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия, или удивления при этом приказании и упреке барина, находя, вероятно, с своей стороны и то и другое весьма естественным. — А кто его знает, где платок? — ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит. — Всё теряете! — заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там. — Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! — говорил Илья Ильич. — Где платок? Нету платка! — говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. — Да вон он, — вдруг сердито захрипел он, — под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка! И, не дожидаясь ответа, Захар пошел было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашел другой повод сделать Захара виноватым. — Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то — ничего не делаешь! — Уж коли я ничего не делаю... — заговорил Захар обиженным голосом, — стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю и мету-то почти каждый день... Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал. — Вон, вон, — говорил он, — все подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего еще? — А это что? — прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. — А это? А это? — Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую, на столе тарелку с ломтем хлеба. — Ну, это, пожалуй, уберу, — сказал Захар снисходительно, взяв тарелку. — Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. — говорил Обломов, указывая на стены. — Это я к святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю... — А книги, картины обмести?.. — Книги и картины перед рождеством: тогда с Анисьей все шкафы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы все дома сидите. — Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы... — Что за уборка ночью! Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет». — Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене! — У меня и блохи есть! — равнодушно отозвался Захар. — Разве это хорошо? Ведь это гадость! — заметил Обломов. Захар усмехнулся во все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно. — Чем же я виноват, что клопы на свете есть? — сказал он с наивным удивлением. — Разве я их выдумал? — Это от нечистоты, — перебил Обломов. — Что ты все врешь! — И нечистоту не я выдумал. — У тебя вот там мыши бегают по ночам — я слышу. — И мышей не я выдумал. Этой твари, что мышей, что кошек, что клопов, везде много. — Как же у других не бывает ни моли, ни клопов? На лице Захара выразилась недоверчивость, или, лучше сказать, покойная уверенность, что этого не бывает. — У меня всего много, — сказал он упрямо, — за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь. А сам, кажется, думал: «Да и что за спанье без клопа?» — Ты мети, выбирай сор из углов — и не будет ничего, — учил Обломов. — Уберешь, а завтра опять наберется, — говорил Захар. — Не наберется, — перебил барин, — не должно. — Наберется — я знаю, — твердил слуга. — А наберется, так опять вымети. — Как это? Всякий день перебирай все углы? — спросил Захар. — Да что ж это за жизнь? Лучше бог по душу пошли! — Отчего ж у других чисто? — возразил Обломов. — Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка... — А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни... Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкафах лежала по годам куча старого, изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму... У них и корка зря не валяется: наделают сухариков, да с пивом и выпьют! Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье. — Нечего разговаривать! — возразил Илья Ильич, ты лучше убирай. — Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, — сказал Захар. — Пошел свое! Все, видишь, я мешаю. — Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу. — Вот еще выдумал что — уйти! Поди-ка ты лучше к себе. — Да право! — настаивал Захар. — Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все. — Э! какие затеи — баб! Ступай себе, — говорил Илья Ильич. Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, как и не оберешься хлопот. Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т.п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас. Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило еще полчаса. — Что это? — почти с ужасом сказал Илья Ильич. — Одиннадцать часов скоро, а я еще не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар! — Ах ты, боже мой! Ну! — послышалось из передней, и потом известный прыжок. — Умыться готово? — спросил Обломов. — Готово давно! — отвечал Захар. — Чего вы не встаете? — Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать. Захар ушел, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги. — Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить. — Какие счеты? Какие деньги? — с неудовольствием спросил Илья Ильич. — От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника: все денег просят. — Только о деньгах и забота! — ворчал Илья Ильич. — А ты что понемногу не подаешь счеты, а все вдруг? — Вы же ведь все прогоняли меня: завтра да завтра... — Ну, так и теперь разве нельзя до завтра? — Нет! Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число. — Ах! — с тоской сказал Обломов. — Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, — сказал Илья Ильич. — Так умыться-то готово? — Готово! — сказал Захар. — Ну, теперь... Он начал было, кряхтя, приподниматься на постели, чтоб встать. — Я забыл вам сказать, — начал Захар, — давеча, как вы еще почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать... квартира нужна. — Ну, что ж такое? Если нужна, так, разумеется, съедем. Что ты пристаешь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом. — Ко мне пристают тоже. — Скажи, что съедем. — Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а все не съезжаете; мы, говорят, полиции дадим знать. — Пусть дают знать! — сказал решительно Обломов. — Мы и сами переедем, как потеплее будет, недели через три. — Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать все будут... «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра...» — Э-э-э! слишком проворно! Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри! — Что ж мне делать-то? — отозвался Захар. — Что ж делать? — вот он чем отделывается от меня! — отвечал Илья Ильич. — Он меня спрашивает! Мне что за дело? Ты не беспокой меня, а там как хочешь, так и распорядись, только чтоб не переезжать. Не может постараться для барина! — Да как же, батюшка, Илья Ильич, я распоряжусь? — начал мягким сипеньем Захар. — Дом-то не мой: как же из чужого дома не переезжать, коли гонят? Кабы мой дом был, так я бы с великим моим удовольствием... — Нельзя ли их уговорить как-нибудь. «Мы, дескать, живем давно, платим исправно». — Говорил, — сказал Захар. — Ну, что ж они? — Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына. — Ах ты, боже мой! — с досадой сказал Обломов. — Ведь есть же этакие ослы, что женятся! Он повернулся на спину. — Вы бы написали, сударь, к хозяину, — сказал Захар, — так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать. Захар при этом показал рукой куда-то направо. — Ну хорошо, как встану, напишу... Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать. Захар ушел, а Обломов стал думать. Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, боже мой! Трогает жизнь, везде достает». Неизвестно, долго ли бы еще пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок. — Уж кто-то и пришел! — сказал Обломов, кутаясь в халат. — А я еще не вставал — срам да и только! Кто бы это так рано? И он, лежа, с любопытством глядел на двери.